– Может, твоя первая жена, в виде такой дворянки…
Он посмотрел на нас так, словно хотел расстаться навсегда… даже встал в позу Роджера, скрестив кулаки на груди. Но закончил тем, что просто влил в себя рюмку.
– Я, конечно, вырвал страницу про колун… но если бы я не записал это… или бы она не прочла? Что изменилось? Я ведь тот же я самый.
– Такие мысли нужно сразу отбрасывать.
– А как же исследовать человека? На себе делают опыты ученые, прививая оспу, чуму… Считайте, что я привил себе бешеную мысль!
Тут он вторую рюмку влил в себя – медленно, словно это часть процедуры познания.
– Иногда от этаких прививок гибнут, – не очень гостеприимно возразили мы. – А ты ведь не хотел бы погибнуть?
Мы еще говорили, что от мыслей не вырабатываются антитела, как от прививок – мельчайшая мысль может захватить все… Но Юлиан перебил, взяв в руки свой дипломат:
– Одна испанская девка хорошо написала!
И наизусть прочел про зиму, которая накатит, про грусть, про то, что так будет – и пусть… Затем достал из дипломата томик стихов Габриэлы Мистраль: мол, возвращаю с благодарностью.
Опять жизнь полна неожиданностей!
Настала эпоха рынка, Юлиан начал частную практику – очень много зарабатывал (проводил сеансы – сразу по пять-семь пациентов брал и рассаживал в вольтеровские кресла).
И в семье наступил вроде как мир.
Даже для усиления мира он водил дочерей к причастию. В храме младшую Валю держал на руках, а у нее – в свою очередь – на руках был мишка, и она его высоко поднимала, чтоб он тоже все видел. Открываются царские врата – она мишку поднимает и поворачивает, чтобы разглядел вынос чаши, затем – крутит его медленно, чтоб видел все иконы на стенах.
Юлиан все больше любил Валю и свою работу. Вот нужно решать: что делать с закормленными профессорскими детьми, которые ничего не хотят. То есть он мог взять рецепт из некоторых книг: дети должны быть слегка недокормлены и недоодеты – тогда они всего захотят. Но попробуйте это сказать самоотверженной маме, которая только тем и гордится, что ребенок упитанный и ни в чем не нуждается!
Одна из таких гордячек на первый сеанс пришла гладко причесанная и в темные тона одетая. На второй встрече, когда она уточняла, что такое скрытое внушение, локон страсти как бы невзначай отделился от плотной крыши волос и закачался перед глазами Юлина. Приятно. Но – очнись, дурачелло! – если пойти навстречу этим волшебным стрелам, то придется платить алименты уже в две семьи. Да еще и эта родит. Чур меня, чур!
Нам он рассказывал о своих сомнениях, как будто они уже миновали:
– Дон Жуан – это не мое… Дон Жуан – поиск матери обычно. Мать рано умерла или пила, не обращала внимания. А моя мама обожала меня, хотя иронично называла – “любимый сухостой”.
Потом решил учить “гишпанский” язык.
– Парлата эспаньола? – ввергал он ступор окружающих.
Буэнас диас, в общем. Аста ла виста!
Собирался Юлиан искать родственников в Картахене. Потому что здешние родственники только и знают что дневники читать и патологические выводы делать. Прикапливал для поездки тайно от жены. Хоть испанские родственники должны быть лучше, но надо будет облегчить радость встречи деньгами.
Девять тысяч долларов он потерял в МММ. Но стал снова копить – в “Хопре”. И – конечно – снова облом.
Мы ломали голову: как же так? Лечит виртуозно, о чем ни заговоришь вокруг его профессии – все толково объяснит в простых словах. Спрашиваем его:
– Почему Фрейд не анализировал бунт Адлера с психоаналитической точки зрения, а сразу назвал его изменником?
– Сапожник без сапог.
И вдруг он со своим умищем понес свои кровные в какое-то блудилище пирамидальное…
Потом Юлиан стал коллекционировать метеориты. Говорил, что в одном обнаружено досолнечное вещество. Ночами, разглядывая в лупу остальные – застывшие пузырчатые поверхности – представлял, как осколок летел сквозь вакуум, выметенный солнечным ветром… и вокруг ни жены, ни тещи, ни другой жены, ни другой тещи. Пару раз выяснялось, что вместо метеорита ему подсунули булыжники.
Наконец – в шестьдесят лет – он быстро (по дневникам) написал книгу о своей работе – “Психосказки”. Говорил:
– Вам звонит молодой автор.
– Прочли! Прочли! Очень хорошо!
– Эти писательствующие – хитрые такие! Ради дружбы вы через что угодно переступите.
В общем, стал он мечтать о своем доме, чтобы – может быть – оставить квартиру жене и жить отдельно.
– Куплю лампу Чижевского! А то жена не хочет: мол, это далекий привет от космизма. Мол, вот у соседей есть такая лампа, а все ходят набок. Но без лампы они бы, может, вовсе не ходили…
