Многие не обращали на него внимания, потому что уже самого внимания-то у них не было. Остальные искренне попытались помочь жениху в разгадывании губ. Вася решил прекратить это и нагреб по карманам несколько рублей — заплатить штраф за недогадливость. Все такие добрые: брат Петя Баранову заехал — только из доброты, синяк об этом извещал на догорающей физиономии... мама тоже добрая! Давала в детстве Пете по двадцатчику, чтобы он каждый Васин поступок доносил до мамы — она хотела воспитать передвижное материнское око. Но несмотря на то, что Петя три года получал по двадцатчику, потом он сам отказался: “Ма, я больше не буду”.
Серафима Макаровна окольцевала сильными губами сигарету и посмотрела на Марту, “спрятанную” невесту. А с той стороны двери бушевала стража из гостей, охваченных первобытом. Они жаждали выкупа за условную девственность.
— Почему мужчины хотят девственницу! — возмущалась Марта.
— А чтобы он на всю жизнь у нее один был, сравнивать не с кем! Чтобы ценила то, что есть. А ведь это не-хо-ро-шо.
Серафима не знала, что через двадцать лет Марта будет в кругу подруг ее, Учительницу, винить в своих семейных осложнениях...
— А где же ваш Валуйский, Серафима Макаровна?
— Он сказал, когда я выходила: “Пошурую-ка я в Канте — неужели я у Канта ничего не найду на свадьбу... в терминах”.
— Да, — подхватила Марта. — Зачем же Кант и жил тогда, если у него ничего нет для свадебного тоста.
— Главное, — прорвалось вдруг у Серафимы. — Вы там побольше иньянствуйте друг возле друга!
— Инь-ян, инь-ян!!! — заорал ворвавшийся жених, наклоняясь вправо-влево, вправо-влево.
Андрюша Немзер, читающий сейчас это повествование! Ты ведь, конечно, догадался и можешь далее не читать о том, что Валуйский всего за час до конца свадьбы был уже здесь. Произвел все охорашивающие движения, включая извлечение записной книжки.
— Брак — среди категорий, которые жаждут этики, — тянул он стеклянную нить рассуждений. — Кант говорил... я тут немного разовью...
— Мы с Кантом, — громко прокомментировала Серафима Макаровна.
— Прожить всю жизнь с одним человеком — это безумие. Значит, это абсолютно нравственно!
Валуйский надежно был зафиксирован в пузыре безвременья и казался старшим братом кого-то из молодоженов. Ни у кого не было сомнений, что он будет верен Серафиме всегда. “А как же народное
— Должна быть рифма:
...Вася пробыл в ванной время немереное — оно кубометрами протекало и утекало, промывая от какой- то мути.
Он объелся своей свадьбой. А вот сейчас, пока Вася сидел на ребре ванны, счастливо потеряв себя, Марта сказала гостям:
— Он заперся, потому что всегда вот так прячется, когда строчки идут.
— У меня тоже идут: “Я возношусь к зенитной фазе — ты в газе!” — ответила Кондеева.
Марта сделала вид восхищения, чтобы открыть тайну и еще сильнее от этого почувствовать, что они подруги:
— Уже устраиваюсь дворником, чтобы Вася всегда был свободен для таких минут.
О, если бы у жизни были синие или красные карандаши — для подчеркивания важных мест!
* * *
Серафима прикидывала: успеем ли до двух часов. Она, впрочем, была уверена: сейчас ректор не пойдет ей навстречу. Помпи исключат. Ноль целых, а после запятой еще много нолей, и в конце замученная единица — вот такая была вероятность чуда. Но ради него всегда стоит трепыхаться.
У земного шара в холле встретились Василий Помпи и Евдокия Стерховская. Она всем рассказывала — медленно, тягуче, утомительно, загадочно замолкая в самых случайных местах, — как мама, беременная ею, трагически поругалась со свекровью, чуть не скинула от нервного срыва, испугалась и поклялась: “Если родится девочка, назову в честь свекрови!”
Все звали ее: “Дустик”.
Вася Помпи был еще в том возрасте, когда все встречи делят на случайные и неслучайные.
Он не понимал, что весь мир без передышки одна большая неслучайность. Внутреннее чувство сказало: эта встреча зачем-то нужна в его жизни. Внутри у него вилось облако пушинок, и он пытался приспособить свою плодовую нежность к тому, что они стоят возле крутящегося шара. А смысл такой, что не исключат!
