лучше. Тогда он расслабился, и первозданная улыбка проступила среди бороды.
Тут же сидел его сын, пока без бороды, и он тоже смотрел в зеркало, только карманное, не посягая на пространство отца. Семихатовы ими просто залюбовались.
Максимото встретился с ними в зеркале глазами.
— Ну что, Семихвосты, — радостно воскликнул он. — Когда с нами поедете в велопоход?
И по этой лихости Семихатовы сразу поняли, что Максимото не просто взял сына для общения, а уже вернулся к Зинаиде.
Татьянушка могла бы звонить Семихатовым, но она решила перерабатывать волнение в утомление мышц, поэтому каждый день забегала к ним, спрашивая: “А куда пропал Максимото? Максимото не заходил? Максимото ничего для меня не передавал? Как странно, что он не заходит даже к вам… А когда же он придет? Раньше он ко мне в мэрию через день заходил” (она была чиновницей в общем отделе).
Татьянушка обнимала себя одной рукой поверх двух упругих холмов, приунывших в отсутствии Максимото, и замирала.
— Вы поссорились с ним? — спрашивали Семихатовы.
Между тем наступала осень.
Максимото пошел в частную школу — давал уроки технического творчества. Он предлагал мелким детям косточки из компота молотком разбивать, и была у них радость и польза (руку набивают и зернышки едят). То приносил магнитофон и записывал слово “перпендикуляр” — второклассники сначала “пер-пел”, а потом слушали, смеялись и на всю жизнь запоминали, как правильно ворочать языком.
И вдруг он попал в больницу, и там хирург как-то замешкался с его аппендиксом, что и почему, осталось неясным, в общем, Максимото чуть не умер.
Жена его позвонила Семихатовым: срочно навещайте Максимото в девятой медсанчасти, он сказал, что дело плохо — хочет вас увидеть. Семихатовы растерялись и сначала побежали в храм Владимирской Божьей Матери. В больнице они напряженно угадывали, что он шелестел губами. С каждым слогом он будто одолевал крутой подъем.
— Се-ми-хва-ты, вы при-шли…
Вот так — слово за словом — он рассказал: на площади стоит мраморная чаша с витыми ручками, в ней — его кишки, а кто-то с неба спустился и привел все его внутренности в порядок. И это была операция под общим наркозом. Максимото провалялся месяц на больничной койке и был выписан в сносном состоянии. А как раз подошли его 37 лет (он любил цифру 7 и все даты с этой цифрой считал юбилеями). Семихатовы, как уже говорилось, очень любившие своего друга, решали: ехать — не ехать. Дело в том, что у супруги разболелась печень и она лежала с грелкой. В общем, так с грелкой и поехала, держась за мужа.
А во время скитаний Максимото потерял свой фен, пару раз жаловался: уже не то все без укладки-то. И вот Семихатовы купили ему китайский фен, к которому была приложена инструкция: три кнопки — это сильный ветер, средний ветер и безветрие. Так китайцы образно все это описали. Максимото и все гости долго показывали псевдокитайскую оперу по сценарию инструкции. В виде вееров брали газеты и, пентатонно гудя в нос, изображали сильный, средний ветер, штиль в Желтом море.
Сначала в коридоре, при прощаньи, Максимото восклицал: “Мне нравится, что имею отношение к началу лета — родился весной…”
И вот тут сыновья Максимото включил какую-то свою музыку. Он им сказал:
— Выключите. У Армстронга в каждом хрипе вселенная, а у этого — реанимация. Кстати, о реанимации. Я подаю на врача в суд.
— Какой суд?
— Обыкновенный, российский.
— Ты серьезно? Тебе деньги нужны или удовольствие от его унижения?
— Конечно, деньги. Но в крайнем случае придется взять удовольствием.
Зинаида сразу оживилась:
— Деньги, и сразу купим машину.
Семихатовы что-то бормотали глупое про шинель Акакия Акиевича — она за много лет отрастила четыре колеса. Внимательно посмотрел на них Максимото, раза три тряхнул своей умной бородой:
— Этот врач завтра другого-третьего угробит. Его нужно срочно убирать.
И тут недалекая женщина Семихатова, размахивая своей грелкой, вдруг сказала:
— Может, надо было тебе с Татьянушкой объясниться, чтоб она не страдала так, не бегала к нам каждый день: где Максимото, что с Максимото?! Может, тогда и аппендицит у тебя прошел бы удачнее?
— О чем вы? — спросила Зинаида, уходившая на кухню оторвать обещанный росток цветка, который если приживется в доме, то будут там появляться деньги.
“Замолчишь ты или нет?” — думал Максимото. Размечтался! Семихатова не отставала:
— Ну, у меня три дочери, и если с одной из них познакомился бы такой, как ты, читал с нею о Бродском вслух в постели… а потом бросил! И ничего не объяснил!
Она еще говорила, а Семихатов вытаскивал чуть ли не за шиворот ее из квартиры и шипел в ухо:
— Ты что! Ты пришла в гости или учить людей, как им жить?
— Но у меня три дочери.
— Какое совпадение! И у меня столько же.
