над ним! – горячо потребовала Юля.
Эта горячность его захватила, и он убыстрил шаги (и ее заставил семенить) к ее коммунальному оплоту.
Через три дня после той ночи родился на холсте крылатый Мандельштам с нежно-голубым лицом. Но больше никто у них не рождался. А прошло уже два года.
Илье нравилось работать с глиной. Она течет как живое масло под руками. Она почти сама превратилась вот во что: маленькая такая, руки раскинула – мать стоит перед громадным младенцем. И через девять месяцев у них родилась дочь. Купили кроватку, коляску – и в “замке” сразу стало тесно.
Илья увидел себя в зеркале: подглазные мешки набрякли, ладно, но боковые его брови! Почему они еще больше сползли на бока! И никто не купил ни Мандельштама, ни “Материнство”. Хотя он каждый год выставлялся на бьеннале всея Перми. Там раскупали наперебой каких-то ониксовых фазанов и послушных медведей на холстах размером три на четыре. Ну, погодите, думал Илья, в то время как к нему уже подходила Стана. Она несла под мышкой потный труд художника Щ., который у нас в Перми все время изображает древний Египет. Ему уже идет десятый десяток и удалось убедить администрацию губернатора, что в прошлых жизнях он жил на берегах Нила. На этом он сделал свою судьбу. Приезжает Евтушенко – ведут его к Щ., приезжает Ельцин – дарят ему картину Щ. Неизвестно, как там насчет прежних жизней, но здесь Щ. обеспечил себя на много жизней вперед.
А Стана уже была мисс Сбербанк. Хотя Хомутов, подарив ей двух сыновей, плавно отчалил от нее, она от этого еще больше встрепенулась, и хоть не финансовыми потоками, но ручейками-то ей дали поуправлять.
Он, не забывая о первенце, всегда говорил со Станой щедро. Вот и теперь:
– Помнишь, как в твоем салоне все не целовались, не обнимались, а гладили друг друга по головам.
– Это все застой был. Нас тогда прижимало друг к другу мощным тоталитарным давлением.
Он посмотрел на нее с испугом, предчувствуя: сейчас с него будут трясти большие суммы денег. И точно!
– Между прочим, Илюша, в эту зиму твоя очередь покупать дубленку Витальке.
– Нет, в эту зиму такую сумму не смогу собрать. Только на пуховик.
– Ох, я бы этих художников, поэтов! Собрала бы всех вместе и отправила на необитаемый остров, чтобы они там ели друг друга.
Она развернулась плавно, как дирижабль, и поплыла, оставляя по правому борту картину Литкина “Черемуховый снег”. И бедра ее покачивались, как континенты.
Черемуховый снег с картины засеялся в глазах Ильи и перенес его туда, когда кости его были гибкими, еще не хрусткими, а язык не обварен никотином. Это была деревня Вербки.
Цвела черемуха – весь лес побелел. Отец матерился: конь в лес не идет, боится – запах черемухи стоит стеной! Конечно, Морька-мерин боится, что медведя не учует.
Вдруг осенило Илью! Почему конь не шел в лес, где медведя не учует – из-за цветущей черемухи? Потому что жизнь важнее красоты! Когда красота угрожает жизни – прочь от такой красоты... даже если это цветущая черемуха.
Себя нужно спасать, вот что!
Илья побежал. Он прибежал к теще в социальную фирму “Норма”.
– Я созрел! Бесповоротно. Согласен пахать на любого кандидата.
Инна Иннокентьевна ему обрадовалась:
– Давно бы так! Голос у тебя – просто громобой!
Тогда разных партий у нас в Перми было полно. Илья стал окучивать кандидата от партии “Наше все”. Главным соперником у них в округе была партия “Наше – и все!”
Победили. Через год у Ильи – трехкомнатная квартира на берегу Камы. Остальные деньги испарились, как сухой лед, во время дефолта 1998 года.
Но наросшие связи не испарились. Государство еще не умело связи между людьми пустить в поток инфляции и получать навар с этого.
Был такой клуб – “У несбитого летчика”. И был его хозяин Вотяков-Смык. И была у него любовь: игрушечный хоккей. Собирались там люди небедные, выигрывали и проигрывали суммы немалые.
Мужики просто влюблялись в эти безгласные фигурки. Они кричали: “Фетисыч, вперед! Третьячок, не уступай! Бобрик, накинь на клюшку!” Илья вспомнил, как здорово они дергали с сыном за стержни, умоляя (каждый свою штампованную команду) играть резче, бойчее.
Сразу в первый вечер, когда Илья пришел в ангар “У несбитого”, встретил кого бы вы думали? Конечно, Хомутова. Было видно, что тот хочет победить еще раз.
Но и Илья-то уже был не тот Илья. Он вдруг почувствовал через стержни каждого игрока, как живого, словно нервы туда проросли.
Проиграв, Хомутов бестрепетно отсчитал ему три тысячи долларов. Потом сел к чайному столу, взял нож вместо ситечка (!) и стал лить через него заварку. Илья все понял и быстро ушел.
Настала очередь деда. Спасать, разумеется. Родители Ильи к тому времени умерли, а Михаил Силыч каждый день удивлялся:
– Почему вы – боговые – так мало жизнь любите?
Илья и Юля наливали Михаилу Силычу стопочку.
– Дед, смотри: сверху должен быть ободок пустоты.
