потрясающим опытом. Он поможет тебе здесь рвануть с места так, что ты у всех в глазах аж зарябишь!
Он в пылу забыл, что находится не дома, схватил с шифоньера валикообразную щетку для волос, воткнул себе в прическу и рванул.
– Еще можно стратегию так делать! Как моя Юла! (он звал жену то Юлой, то Юльчиком) – Тут Илья рванул волосы еще раз – аж голова мотнулась! – Она накупила акций целое ведро. А может, два.
И он вопросительно повращал расческой в вязком море волос. Потом хотел достать ее, но не тут-то было. Илья закинул взгляд исподлобья на темя: мол, пошутили, и будет. Потом он прошептал:
– Что-то странное. Почему это?
Капустина взялась было за ножницы, но Илья закричал:
– Нет-нет! Ты мне просеку здесь проложишь на полголовы! Я дома распутаю.
Ему открыли дверцу шифоньера с зеркалом:
– Посмотри! Как ты распутаешь? Там уже все срослось. Ни на миллиметр никуда не двигается.
– Ладно, пластайте. А потом посмотрим.
Потом смотреть стало не на что. Полголовы – пустыня, а другая половина – чаща дикая. Уже было ничего не спасти.
И чего Илья так занервничал? Ведь обычно все отрастает. И Капустина сказала:
– Это просто такой сумасшедший октябрь. В лесу, говорят, от жары расцвела земляника.
БОРХЕСУ ПОСВЯЩАЕТСЯ
Все меняли водочные талоны на носки, кондитерские – на сигареты... А талоны на крупу отдавали за горох. Она же кинулась к Абсолюту – отовариваться талантом. И свою простыню талонную принесла целехонькую: вырезай сколько угодно и чего угодно, от спичек до соли. Только бы талант взамен получить. Абсолют же сидит скучный: кончился талант.
– Не одна я, значит, такая, все понятно...
Хотя ей ничего не было понятно. Критики заливались соловьями: перестройка не дала всплеска талантов, вот оттепель – та дала.
– Голубушка, ты уже давно пишешь, значит, талантишко есть.
– Мне бы большой талант не помешал. Они себя всегда узнают, мои прототипы.
Мало того, что узнают, они обижаются. Мало того, что обижаются – преследуют автора, то есть ее. Как те звери в мультике про козленка, что научился считать: раз – это я, два – корова, три – теленок. Ах, он нас сосчитал! Догоним и всыплем! Как он смел!
Но чтобы рассказ написать, нужно изображать кого-то, а для этого как раз подворачиваются обидчивые кандидаты в герои.
Тут Абсолют с жаром воскликнул:
– Вот что – возьми вдохновение!
Она задумалась: нет ли тут какого-то обмана? Абсолют занервничал, заторопился:
– Первый сорт, ежедневное вдохновение. У меня его много.
Брать или не брать? А если спросить... гениальность?
– Пожалуйста, у меня гениальности, как грязи. Есть гений риска, есть гений предвидения, есть гений, который открывает тему-метод, затем тот, который закрывает...
– А нельзя ли сразу в одном пакете риск и предвидение?
– В одни руки не даем. Так что, берешь гениальность или вдохновение?
– Вдохновение.
Она вся завибрировала, по ней пошли пурпурные полосы: ух! Если бы ты не был Абсолютом, я бы тебя... я бы...
– У нас строгая отчетность. – И Абсолют нанизал ее талоны на острие услужливо подлетевшей молнии – раз! И те запылали желто-фиолетово.
...и только попердывание грома вдалеке напомнило ей о счастливом обмене да пакет с вдохновением в руках. Интересно, что там внутри? Ага, чай, значит.
А дома ее ждали родные скептики. Чай “Вдохновение” мама купила просто в “Диетке”, а гром она всегда путает с мотоциклом, который проехал по дальней улице.
– Писатель живет больше в тонком плане, – напомнил муж, – и там он отоваривается, в собственной фантазии.
Опять она увидела жалость в его глазах: дело обычное, бедная жена в очереди снова поскандалила, обидели ее, вот и сочиняет разные истории про Абсолют.
– А, не верите! Вот сейчас как заварю ежедневное вдохновение да как запишу! Действительность, ну- ка марш сюда, я из тебя такого наделаю!
А действительность в это время ковыряла свои эрогенные зоны. Неохота мне никуда, ответила она, я трамплин для творчества, а не сырье.
Муж продолжал объяснять детям свое: Абсолют, конечно, участвует в маминой работе, но не так прямо. И не вступает в торги: ты мне талоны, а я тебе... Интересно, дорогая, какое лицо было у Абсолюта – как у
