может рассохнуться. Но мама заметила это - положила ее на шкаф.
Тогда я собрал всю силу воли и в результате долго болел. Папа делал у шкафа отжимания, раскачал пол, и виолончель упала ему на голову. Раскололась. Точнее, треснула.
- Все твоя голова виновата! - кричала мама.
- Мэа кульпа, - по-латыни отвечал папа (значит - «моя вина»).
Так я бросил музыкальную школу. Но виолончель нам очень пригодилась. Мы катались на ней с горки. Где взяли такой хороший лак для лакировки виолончели? Он очень скользкий, и на виолончели нас уносит далеко - до самого Дворца культуры.
* * *
Журнальный зал | Новый Журнал, 2005 N241 | Нина Горланова, Вячеслав Букур
Вот и новое тысячелетие близится! Кажется: вот-вот новые герои нагрянут. Или герой... А вот уже и приближается: машет нам рукой. Но что же это? Старый друг Гера Морданов. Надо же – не узнали (синяк новый у него на лице, и еще – словно весь он сжался). Мы поинтересовались, откуда у него такие изменения в имидже.
– Вы же знаете, что я в Балатово живу! Это такой район нынче... Нападают!
Плечи Геры заслоняли горизонт – кто ж на него нападает? А если какой-то безумец и найдется, то как он пробьется к лицу Геры? Видя наше недоумение, Гера вмиг сменил версию:
– Да жена... позвала меня встречать Новый год к матери, в деревню! – Весело сияя пожелтевшим синяком, он щедро развернул картинку семейного космоса. (Ирина ему кричала: мол, как новое тысячелетие встретишь так его и проведешь. “Но все равно большую его часть мы пролежим в разных гробах!” – парировал Гера.)
Он занял у нас десятку – сразу расправил плечи, натянув их на более широкий мысленный костяк. А мы еще несколько минут обсуждали между собой семейную его драму. Мы поняли это так: Гера стоял посреди своей квартиры в виде мускулистого стога, а Игрень (Ира), нет, что-то не так... в суровые минуты она у него Игрень... в общем, жена кричала: “Вместе надо встречать миллениум!”, при этом как низкорослый турист мелко семенила вдоль подножия мужа. И вдруг приложилась к зубу! Тут мы пустились со всех ног бежать с этого места, где слишком много жалости накопилось.
А через неделю... О, через неделю Гера пришел со своим другом Ю. В., который был инобытием Морданова: не только без излишков плоти, но даже и без необходимых кусков ее. Если бы Гера не отодвигался вместе со стулом в дальний от нашего внимания угол, мы бы, может, и не заметили, что у Морданова нет двух зубов спереди.
– Я у вас в прошлом десятилетии занимал десятку – вот пришел отдать! (Он развернул полиэтиленовый пакет: там оказался букет в виде... собачей головы! Сам купил цветы и так составил – мол, предан вам и все такое прочее!), при этом у него длинная нитка выпала из свитера и вьется. Что это? “Травма свитера”. В самом деле: словно кровь малиновая потекла, текстильная венка такая.
И чтоб быстро отвлечь нас от этого, показал Гера на телеэкран, где говорили о борьбе Абрамовича за кресло губернатора в Чукотке:
– А предвыборный лозунг у него – “Абрамович, однако”?!
Что было особенно ценно у Геры с Ю. В. – они снисходительно относились к нашим причудам (отказу от водки) и поэтому пришли с добрым массандровым портвейном. Крым, овеществленный в виде золотистой жидкости, обнял нас, мягко покачивая. И мы почувствовали себя загоревшими, отдохнувшими, забегали в приготовлении каких-то закусок... И на кухне наткнулись на курящего Ю. В. Из его рта поднимались струи дыма, как из Этны, и бродили между волос, как туман в лесу.
– Это же сын бьет Геру, вы не поняли? Якобы за то, что матери жизни нет от алкоголика. А как это может быть? Студенты Геру так любят! Он войдет хоть в какую незнакомую компанию, слова не сказал еще, а его уже все любят... – тут на ницшеанском лице Ю. В., не приспособленном для чувств, проступила вдруг скорбная нежность к другу.
Грех-то, грех какой! Сын отца бьет!
– Тсссс... Букур, не баси! Гера услышит. Он и так страшно, страшно переживает.
Бог-то накажет сынка!
– Нина, молчи!
Это было молодость назад. На день рождения Геры мы пришли (уже не помним, по какой причине) раньше времени. Гера вышел навстречу с гантелями, голый по пояс. На эти мышцы было страшно смотреть! Зацепившись за мышечный выступ, висел его сын Вадик. Он хвастался:
– А у папы здесь солнышко из вен! А у вас нет.
Да, солнышко было, оно казалось перевитым синими корягами, а не лучами... такая сила прет. Гера разговаривал с нами в прихожей, как это бывает в Перми, и положил гантели. “Вадик укати”. И сын увидел, что он не зря выехал к знакомым на отце – будет участвовать в настоящем мужском деле. Громыхая, покатил гантели на место, в спальню. Оттуда он кричал деловито:
– Сегодня еще Козявколенд! Явка провалена. Личинки в гестапо...
– Пусть жук-олень пошлет шифровку Юстасу! – откликнулся Гера. – И приготовь карты, схемы, вылепи муравьеда – старого уже расстреливали раз десять, он износился весь... Вспомнилось, что года три назад Ира родила второго сына. Или четыре года назад? Кажется, в году девяносто седьмом. Потому что Гера просил о разводе. Она подстраховалась, что ли. Удержать хотела? Тогда случайно знакомая нам рассказала о Гере: как он приходит к ее подруге Нэле...
У Нэли били невероятные, “нефтяные” глаза размером со столовую ложку. “Нефтяные” до такой степени, что даже какая-то радужная пленка зарождалась в зрачках. Он заметил ее в группе здоровья, где подрабатывал психологом. Для появления в жизни жгучего булькающего цемента, скрепляющего вокруг себя умных мужиков, нужны были деньги. А Морданов – не просто кандидат наук, но и автор книги! Его всюду звали тогда. Сначала он заметил в Нэле эту испаряющуюся смуглость... именно так, такой была ее кожа. А потом нефтяной взгляд! Гера сделал так, что в работе с парами Нэле не досталось партнера. Он предложил себя. И она положила свою руку (узкий пролитый кофе!) на его крабовидную лопату. Он стал что-то объяснять про психическую энергию, а у нее вместо восьмеричного движения получился смуглый обвив... Потом к нему подошел один: “Ты знаешь, что у Нэли группа инвалидности? Хочешь
