— Да, конечно, я тут глупо спал, и в три часа ночи прозвучал твой умный звонок...
— В самом деле, ты добрый, добрый, трубку не бросил... Но все как-то бессмысленно. Я говорю вообще!
— Штыков, слушай, ты сегодня, наверное, пил в большой смеси все? Не сбивай меня. Да, я был на презентации... и вдруг почувствовал вызов. Агрессивный вызов пустоты! В это время я плясал с тремя корреспондентками.
Гамлет все понял:
— А твой друго-враг позвонил жене? И красивая дубовая скалка отскочила от черепа!
Штыков заныл: он уже сто раз жене доносил, этот друго-враг!
— Да, он доносил, — монотонно возражал ему Гамлет. — А плохое повторяется. Сериями идет. Это хорошее не повторяется — каждый раз приходит заново. Каждый раз впервые. Плохое — банальное, поэтому повторяется. Кстати, ты мне тоже уже раз сороковой по ночам звонишь!
— Ты дружбу мою... мою! Включил в число банального, — он бросил трубку, Штыков, бедный.
Этого и надо было Эльбрусовичу. Он почувствовал, что жена проснулась. А она почувствовала, что в его рельефе произошли изменения.
— Что, опять! — пыталась сопротивляться она.
— Вознесся выше он главою непокорной, — виновато бормотал Гамлет.
— Да я ничего не хочу из-за этого Игната, я жить-то не хочу, — все тише и тише говорила Ольгуша.
— Ничего! Он завтра пойдет на работу, — демагогически бубнил Гамлет.
* * *
— Потрошки, потрошки! — зашумели вокруг.
Оказывается, Гамлет уже сидел в ресторане “Санчо” на обеде. Он очнулся: надо же делать вид, что я все время с ними.
— Кирюта, какие у тебя руки красивые! — сказал он, воодушевляя себя на общение.
— Донашиваю, — коротко и грубо срезала его Кирюта. Тут у них конфликт, что ли? Да, потрошки- потрошками (их дали в горшочках, запечены в сметане, крышечка из румяного теста), а Кирюту Валерик отчитал: по телефону разговаривала с подругой, которая в родстве с женой Похлебкина.
— Но мы же не Монтекки и Капулетти, — удивился Гамлет, подняв свои страшные кавказские брови.
— Нет, именно Монтекки и Капулетти!— твердо повторял Валерик. Тут динамики “Долби” мягко заиграли “Мельницу”, и потрошки понеслись, нисколько не толкаясь, они не враждовали со сметанной подливкой, никаких веронских страстей!..
А теперь представим себе прогулку по лесу со множеством разных деревьев, а какая-то птица вас уже почуяла и предлагает издалека: “Шли бы вы! Шли-бы-вы!” Метит территорию звуками, чтобы никто не посягнул на всех ее козявок и жучков.
Похлебкин был на фоне деревьев: две ветлы на правом берегу Камы — их все знали с детства, потому что ходили купаться через мост. Почему все политики здесь снимаются? Пробуждают счастливое детское подсознание электората?
Гамлет удивился: зачем им Похлебкин-то на экране компьютера? Лицо Похлебкина раздули, потом смяли. Руки Феди мягко бегали по клавишам...
Людовик приказала сыну:
— Федя, еще рожки!
— Счас мы сделаем рожки...
Это было такое Мы! Когда все смотрят и поощряют, получается такое ощущение единства, слитности в борьбе своего клана против чужого, вредоносного.
— А теперь зажгу красный свет в глазах!
И вот нормальный человек Похлебкин превратился... в чучело врага. Его создатели начали скакать перед экраном и хохотать. Тут не хватает только копий, которыми поражают изображение противника... или иголок, которыми старуха с костяной ногой тычет в портрет супостата, мотая башкой о тридцати трех сальных косичках. Гамлет вдруг почувствовал, что это напоминает ему, как он в детстве угорел и золотые видения звали его в бесконечно удаленную точку — слиться с ними. “Угорел ты, что ли”, — сказал он сам себе и очнулся, вернувшись к себе. Он посмотрел на их смакующие лица и подумал: “Ничем они не хуже меня. Недавно вот тоже я смаковал, как мужика, который палец укусил мой, изобьют в милиции!” Гамлет жил в совке, много прочел про лагеря... а оказывается, всегда есть люди, готовые поизмываться над другими. Всегда?
Злые силы в самом деле есть, только они вот здесь, во мне, их нечего искать! Они будут всегда, только успевай их стряхивать. И он как в спасение нырнул в статью “Где звон, а где ОМОН”.
Он пропалывал ряды букв и в то же время представлял, как будет с женой разговаривать:
— Знаешь, они там будто порчу иголками наводили, как ведьмы делают. К счастью, Похлебкин не подозревает, что с ним тут делают.
— Все, уходи от них! — скажет Ольгуша.
— А куда?
И на этом слабосильном вскрике картина обрывается, и Гамлет продолжает ворошить буквы. Он сократил статью наполовину, но как-то она так была написана, что ужасов не убавилось, поскольку в