пытался вытолкнуть из себя радость, но не выходило… Пошел мыть руки и подумал: “Смогу же наконец заработать на машину когда-нибудь” И вдруг кипятком обожгло. А всегда из этого крана шла холодная вода! Он постоял в священном ступоре и все понял.
С этого дня Гамлет стал записывать в белую тетрадь разные мысли — не потому, что ему хотелось это делать, а потому, что без этого он уже не мог! Когда хотелось, тогда и расхотелось бы... а здесь было что-то другое, как если бы рождался ребенок, и ему нельзя застрять — надо родиться до конца.
* * *
Например, перед Новым годом он писал: “Бросаю все в алхимическую печь своего сердца, чтобы свинец жизни превратился в золото души” (3ачеркнул, слишком красиво).
Снова писал: “Звонил сегодня Костя (шило в заднице).
— Поздравляю! Желаю!..
— Костя, ты чего — посмотри на календарь — послезавтра надо поздравлять.
— А я купил ящик водки и ящик пива, в дни праздников ничего ведь не происходит. Надо как-то пережить эти скучные дни. Отключаю телефон, не звоните.
Представляю, какой для него ужас — промежуток времени, когда ничего не происходит, не случается никаких скандалов... Он же самый скандальный журналист! Вот и отключается на это время, чтобы всплыть из алкогольной пучины впритык к происшествию”.
* * *
“Ищут национальную идею. А она лежит на поверхности. Российские люди могут делать что-то уникальное: блоху подковать, самый большой в мире дирижабль и т.п., и надо, чтобы они делали это — уникальное, а поточное производство — это весь мир умеет...”
* * *
“Маленькими людьми становятся потом, а в детстве их нет. Значит, надо что-то менять в школьной программе, чтобы не вырастал маленький человек...”
“По новой орфографии будет писаться слитно: “полапельсина”. Это хорошо! Радуют все попытки, подвижки к соединению, может, и Россия не распадется”.
* * *
“Вчера Похлебкин обвинил Степняка в смерти отца своего: якобы старик переживал, когда читал клеветнические статьи в нашей газете... видел ответ Григория в гранках — поражен! Он написал: “Я просто набью Вам морду!” Правка Елизаветы: “Прошу бороться цивилизованными методами”... А сами-то — нецивилизованными. Как это случилось, что журналисты нашего времени употребили свободу слова на слив компромата? Ведь если б все отказались — черные предвыборные технологии не прошли бы?..”
* * *
“Людовик послала меня в областную Думу — брать интервью у С. Там почему-то сидел сын, мальчик лет девяти, и вот он смотрел на меня таким недетским странным взглядом: “Что бы мне с тобой сделать? убить тебя, что ли?” Я такие презрительные взгляды встречаю, когда стою на перекрестке и машины стоят (горит левый поворот). Новые русские брезгливо смотрят на пешеходов. Ну и что? Всех ждет еще Божий суд”.
* * *
“Выбрали Путина президентом, мы с Ольгушей голосовали за Явлинского. Но народ можно понять: это реакция на фамилию (“путь”, “путный”). Надо молиться за свою родину, а я не молюсь!” Сбоку — “Буду”.
* * *
“Охранник Тимофей любит слово “эксцесс” (“только без эксцессов!”). Говорит: “ это сочетание звуков — словно шелковое на языке”.
* * *
“Главная тема XX века — тема боли, сейчас снова больно от лжи, потому что на ней ничего построить нельзя. Ложь — песок...”
* * *
“Перечитывал Гоголя. Раньше я считал, что загадка русской души — это наша затратная экономика. А сейчас так думаю: российский менталитет — это шинель Акакия Акакиевича (отобрали, и все! На Западе можно новую сшить, а у нас уже нет денег, не осталось сил и т.д.). Власти России много веков угнетали народ, а сейчас потребовали, чтобы люди стали предприимчивыми. Нет, нужно, чтоб государство первым что-то дало людям! И тогда они начнут оживать...”
* * *
“Рауф смотрел фотографии в журнале — там было несколько обнаженок. Людовик взяла и спросила сына: “Какая тебе больше нравится?” — “Но я ведь женат!” — ответил он. (А я и не знал, что Федор женился).”
* * *
“О зле нельзя много говорить — оно активно и соблазнительно (проявление личного начала — демонического), сначала говорят о зле, а потом — оно само... через нас”.
* * *
“Юноша (пьяный?) кричит вечером на весь Комсомольский проспект: “Убейте меня — я девственник!” Вита его облаяла как следует”.
* * *
“Элеоноре на работу позвонил сын восьми лет. А я и не знал, что у нее есть сын.
