— Это художник, я сегодня скопировала его ангела, потому что во сне видела маму крылатой.
Не надо быть Фрейдом, чтобы расшифровать ее сны: маму помнит! Поэтому я никогда не соглашалась, чтобы она звала меня мамой. Наташа вела дневник — “гневник”. Думала, что так это слово произносится и пишется. Слава говорил: “Нине Викторовне подходит, она все гневается!”. А я парировала: “Нет, тебе больше подходит: теряешь свой ЕЖЕГНЕВНИК и гневаешься”. “Гневник” Наташи сохранился. “Сегодня ходили в театр, тетя Нина купила мне в буфете три пирожных!!! (Восклицательные знаки нарисованы в виде трех сердец). Но половинка одного пирожного отломилась и упала на пол! Вот такие советские пирожные!” Гнев Наташи уже был совсем в нашем семейном духе, как бы антисоветский оттенок имелся.
Тем не менее часто она убегала от нас бродяжничать, и мы сходили с ума. Но потом привыкли. Появилась даже формула: “Вместо картины “Не ждали” — картина “Заждались”. Я стала звать Наташу: “любительница приключений номер один”.
— Умоляю, поймите: я не люблю приключений!
Антон все понимает: она не любит приключений, но приключения любят ее. Соня тоже хочет поучаствовать в разговоре:
— Мама, а ты какое первое слово сказала?
— Слово “воспитание”, — подначивающим голосом за меня отвечает Слава, — в детстве мама убежала в рожь и там взяла на воспитание кузнечика. А выросла — Наташу захотела перевоспитать.
Соня: “А последнее слово будет — ПРОСТИТЕ?”.
— Да, простите за воспитание, — свою линию ведет Слава.
Через минуту родилось название “Роман воспитания”.
(Комментарий из 2001 года. Соня говорит своему пятимесячному сыну: “Ты так любишь бабушку — только смотри, не убегай в рожь, как она!”.)
Главное, звоню Лине из Усть-Качки (это 1981 год), говорим о нечеховском поведении наших мужей, которые не поздравили с 8 Марта.
— Лина, а теперь посмотрим на все с двадцать пятой точки зрения… Знаешь, здесь, в санатории, любой мужчина готов взять под руку любую женщину и вести!
— Вежливые такие, да?
— Гулящие!.. А наши-то… О, они ни-ког-да!
Причем за неделю перед этим Слава сжег свои рукописи, когда мы поссорились — дал обет такой. Когда я ушла, он сидел и думал, что сделать, чтоб меня вернуть. И взял самое дорогое — свои рассказы — пошел с тремя папками во двор и бросил их в костер. Дворники там жгли мусор. Что он при этом шептал, я не знаю, но в то же самое время я почувствовала неодолимое желание вернуться (дети были в санатории “Малыш”). К дому подруливаю: муж сидит у костра и помешивает в огне палкой. “Ты чего?” — спрашиваю.
— Вот… рукописи сжег, чтоб ты вернулась.
И я ведь еще начала из огня выхватывать остатки, потом — склеивать и перепечатывать! Кинематографично, конечно, но… зря все это.
Вероломство потому и называется так, что вера в людей ломается. Ведь перед свадьбой я непременно хотела познакомить Славу с Верой Климовой: мол, если он поймет, что она умнее и лучше, то пусть до ЗАГСа уйдет от меня, а то… И он смеялся над моей суетой, говорил, что ни в кого не влюбится. А я все-таки устроила встречу с Верой — правда, она пришла со своим женихом, так что все обошлось, но Слава еще пару раз припоминал мне это: как наивно думать, что он меня когда-нибудь бросит ради более умной и пр.
Моя бабушка говорила: “Хуже нет, когда муж гулят да зубы болят”. Зубы-то еще можно вылечить…
Предыстория вопроса восходит к Главному Гносеологу. Он не только составлял списки ПЕРВОЙ ДЕСЯТКИ (поэтов, артистов), он же, Князь ресторанов, любил посещать их — очень. Ну, сначала свои гносеологические способности он на мне пытался испытать: мол, как писательница я обязана иметь любовника (то есть его). Но я же в маму, которая считала, что “все мужики — с легкого ума”. Будь передо мной хоть Главный Гносеолог, хоть Главный Педиатр (однажды случился такой), я не реагирую.
В общем, в следующий раз он свои способности решил проверить на муже:
— А слабо тебе сегодня пойти вон с той? — спросил он в ресторане.
— Не слабо!
(Тут вся суть мужского мира советского: слабо — не слабо! Хотя есть исключения, конечно, но в основном так: слабо — не слабо!)
А я как раз была у родителей в Калитве — детей-то нужно на юге оздоровлять, закалять, учить плавать, чтоб не боялись воды, как я. И в тот же день мы как раз получили письмо за подписью “гордый молдавский полукровок Букур”. А вечером он звонит:
— Я тут загулял — полюбил другую, извини (вот такой молдавский полудурок, что значит “извини”, когда у меня трое детей на руках).
Как раз Антон лежал с горчичниками.
— Жжет?
— Терпимо.
— Как икры?
— Не чувствуют…
Вот так и у меня. Жжет? Терпимо. Как душа? Не чувствует… Я в шоке. Но почему-то тут же представляю, как пройдет много-много лет, в старости мне поставят горчичники… Жжет? Терпимо. К счастью, жечь будут
