Однажды Соня спросила, что я буду делать, если не будет мне писаться.
— А буду поститься до тех пор, пока не запишется опять.
Господи, благодарю Тебя горячо за то, что привел меня к вере! Горячее некуда!
И к Главному Гносеологу я стала относиться вообще нежно — ведь просто через него послали мне испытания СВЫШЕ. Чтобы я родила Дашу и Агнию. То была воля Божья.
“Князь ресторанов” уже не посещал увеселительных заведений, мы все бедствовали. Наступило время пустых прилавков. На рынке, правда, всегда можно было купить мясо-масло, но втридорога.
Я занимала у милого Гносеолога сигареты, говоря:
— Нашла яблоки обрезанные, купила четыре. И деньги кончились.
— А сигарет обрезанных не продают, поэтому ты не купила. — И вдруг он умилился: — Когда ты, Нина, обрезаешь гнилые яблоки, у тебя лицо хирурга, делающего сложную операцию, — ты даже головой качаешь, как бы говоря: “Что же вы, больной, довели себя до такого состояния! Но будете еще жить”.
Однажды он вскинулся: “Да что же это мы! Пора устроить мозговой штурм и решить проблему денег. Не может быть, чтоб мы ее не решили. Соберемся, сядем. Подумаем вместе. Решим!”. Милый, милый Гносеолог! Он уже решал с помощью мозгового штурма только одну проблему — добывания портвейна, стеклоочистительной жидкости и т.п.
О продаже книг первой заикнулась маленькая Агния: “Мама, а давай том “Индийской философии” перепишем и сдадим? Ты говорила: он такой дорогой...”.
— Ну, а альбомы перерисуем и продадим, — хмыкнула я.
Тем не менее уже через день сложила в сумку всю античную серию и увезла в букинистический. Затем пришла очередь собраний сочинений (не тронули лишь русскую классику). Оглянуться не успели — альбомы начали продавать, самые любимые. Выживать-то надо. Слава, правда, говорил: “До свидания, альбомы, мы еще с вами встретимся!”. И вот проели последний альбом!
— Беднотища, — вздохнула я.
— А Лев Толстой стыдился, что жил хорошо, — сразу ответил Слава.
Да я и сама, из Евангелия, получила ответы на вопросы, которые уже казались без ответа НАВЕК. Если ты такой умный, то почему такой бедный? А Христос сказал: “Ибо, кто имеет, тому дано будет и приумножится…”. Кто имеет ум, тому ум и добавится, талантливому — талант, а богатому — деньги.
В молодости сил было больше, я долгие годы — помимо библиотеки — подрабатывала: то вела в Педагогическом институте старославянский, то принимала экзамены в Высшей школе милиции, но в основном — репетиторством. Помню, что даже после рождения Агнии у меня были ученики, то есть в 1985 году. Сажаю дитя на горшок, а сама вещаю: “Грушницкий отличается от Печорина, как мнимый больной отличается от настоящего”… Но после операции я резко сдала, и от учеников пришлось отказаться.
Конечно, иногда приходили гонорары. Семейство беззонтичных, мы тотчас — раз! — всем покупали по зонту! Обувь. Жизнь буквально выхватывала у меня из рук деньги, едва они появлялись. Речь не шла о даче-машине — нам так мало нужно, но я много думала, где это “мало” взять.
— Вчера заняла с отчаяния на килограмм колбасы! — говорила я Славе Запольских.
— Брось, с отчаяния занимают двести тысяч, а это так... — утешал он.
Когда в первый раз за неуплату отключили у нас электричество, я еще бодрилась: ничего — посумерничаем! Бабушкино слово. Раньше ведь в сумерках — бывало — ужинали (в Сарсу), экономили, долго не включали свет. Вот и в Перми будем сумерничать. Лишь в девять вечера зажгли свечи — тени от них огромные на стене. Тоже красиво. Пришел Толя Краев с арбузом. Арбуз при свечах, говорит, где еще сейчас такое увидишь! Следом появились Лина с Мишей. Принесли рыбные консервы и печенье. Свечи сгорели — мы сделали лампаду. Огонь в ней то горел, то гас.
— Мы не можем друг друга видеть, но еще можем слышать и обонять, — ободрял всех Слава.
Когда подключили нас к электричеству, щелк, и загорелся БОЛЬШОЙ ГЛАЗ! Так по-дикарски мы восприняли лампочку.
Когда не требует Кальпиди к священной жертве Аполлон, он нас успокаивает: “Выбор невелик: или за деньгами гоняться, или сидеть за машинкой”.
— Я все не решаюсь написать богатому брату, чтоб помогал мне, — говорю, — рука не поднимается.
— А ты напиши ногой. Получится: “пЫмАги”. Он испугается и поможет.
От того, что крыша нашего дома совсем прохудилась, стены кусками начали выпадать и возле окон образовались прямо дыры на улицу. Ира Полянская написала: “Может, у тебя будет ТАМ семь яблонь за окном — за то, что сейчас семь дыр”. Спасибо, Ира, родная! Всегда ты стараешься меня утешить!
И все же однажды мне дали понять, что я бедная, но не нищая. Шла к храму мимо крестящихся старушек и ничего не могла им предложить, только приговаривала: “Я такая же, как вы, ничего нет, такая же, как вы”.
— Вставайте рядом, вставайте рядом, — ответили мне.
Вот так. Получила? Не встаешь рядом, значит, молчи, нечего сравнивать.
В стихах бедность выглядит весело, потому что там есть ритм. “Я бедствовал, у нас родился сын…”. В прозе все не так. Я опубликовала рассказ “Молитва во время бессонницы” (всех перечислила, кто помогал, помолилась за них). Сразу Курицын в “Октябре”: Горланова пишет о бедности. Я думала: о щедрости моих друзей, а выходит… “Наташа Шолохова, почему ты купила Нине только два килограмма пельменей? Три, что ли, не могла! А ты, Дима Бавильский, почему принес лишь бутылку шампанского? Не мог разве еще и коробку конфет!” (ерничал Курицын).
На “Филамур” в “Литературке” появилась разгромная рецензия, но “Урал” напечатал еще два моих рассказа. И снова плохие отзывы — на этот раз в “Комсомолке” и “Лит. России”. Там в рассказе “Павлиноглазка” я описала копуляцию бабочек-боярышниц, которые вложились друг в друга, как книга в
