– Ну это отлично! – молодые парни засмеялись, переглядываясь друг с другом.
– Просто тогда вы поступаете в подчинение к старостам деревень, где за вами закрепляется фронт годичных работ: полевые работы, заготовка дров, сенокос, уход за животными, солеварня или смолокурня. Работы – море, вам найдут любую по душе, – улыбнулся взглядом сытого питона Соколов.
– Что? Какого хрена? – раздались в ответ возмущённые голоса.
– Погодите, а вы что хотели – хорошо питаться и сидеть на заднице, греясь у печи? Типа, отработали своё? Нет ребятушки, вы или тяните лямку дружины нашего княжества или работайте на наше княжество и его процветание.
– Какое, нахрен, княжество? Не смешно самому-то?
– Парни, я вам всё объяснил. Последнее, что скажу – или вы служите или работаете или проваливайте отсюда, как и хотели, в Москву.
Морпехи переглянулись.
– Ну и свалим! – воскликнул один из недовольных.
– Отлично! Давай, только не забудь, что на пирите и слюде, что вы наковыряли, далеко не уедете.
– Что? Откуда…
– Да и попади кто из нас к Царю нашему православному передать ему передовые технологии, прямая тому дорога на дыбу. Будете оправдываться, что вы не польские шпионы или не посланники дьявола. Наши предки, они же сегодняшние соотечественники, отнюдь не отличаются миролюбием – в лучшем случае замучают, выбивая секрет получения золота из навоза.
– Хватит нам лапшу на уши вешать, – неуверенно проговорил Мартынюк. – Подписывайтесь или готовьтесь к отъезду. Всё, я сказал! – прикрикнул Сазонов.
– Кто подпишет, имейте в виду, что за невыполнение взятых обязательств обязательно будет наказание, – спокойно пояснил Соколов.
Вячеслав, видя как мрачные морпехи потянулись один за одним к столу, незаметно вышел из казармы. Смертельная усталость сковала организм князя.
'Поспать, надо поспать наконец'- Соколов подставил лицо под медленно падающий пушистый снег, а полная Луна на небе, казалось, что улыбается ему своей рожицей. У избы топтался солдат, который завидя князя, направился к нему и, козырнув, доложил о том, что к воротам прибегал тунгус, который передал от Тилегчэ одно слово – 'приходили'.
'Ну что же, отлично. Сазонов с Новиковым сами разберутся'.
– Спасибо. И ещё, будь добр, сходи в северную казарму, тоже самое скажи Новикову.
Утро следующего дня, общее построение.
– За нахождение на посту в состоянии наркотического опьянения, систематические нарушения устава гарнизонной и караульной служб… Старший матрос Марков, матрос Антипенко, матрос Ямашев подвергаются урезанию пищевого довольствия сроком на три месяца, выполнению работ по благоустройству посёлка и иных работ в течение шести месяцев без права ношения оружия в течение шести месяцев, испытательный срок после истечения наказания назначить двенадцать месяцев. В случае рецидива нарушений последует наказание вплоть до исключения нарушителей из числа граждан Ангарского княжества – то есть изгнание. Всё понятно?
– Так точно, – нестройно ответили нарушители, сверкая свежими синяками и кровоподтёками на помятых лицах, Сазонов не утруждал себя долгими разговорами о вреде наркомании.
Многое удивляло Прокопия: и красоты неземные Ангарской края и пустота земли этой, а огромные расстояния, отделяющие родное Белозерье от Ангары приводили его в священный трепет. Вскоре, однако, трепет этот ушёл, вытесненный более приземлёнными причинами.
Первый раз он удивился, когда по прибытию на речной крепостной остров, после первоначальной суеты разгрузки, ставшей потом размеренной и спорой, воины-ангарцы на руках заносили ослабевших детей в крепостные помещения и помогали дойти до неё остальным, несколько бывших там женщин кормили малышей с ложки, пока матерям раздавали одеяла и еду. Ему тоже вручили миску с куриным бульоном и плавающей в нём разваренной крупой, морковкой и незнакомым овощем, приятным на вкус, также дали чесноку для 'профилактики'. Оказалось, к их приезду готовились – их деревня, названная Ангарской, которая в будущем должна будет стать столицей княжества, была заранее распланирована, даже заложены избы. Крестьянам помогали в постройке местные мужики, весёлые бородатые люди, разговаривавшие на каком-то русском наречии, прежде не слыханным Прокопием. Нет, всё было понятно, просто некоторые слова вводили Прокопия в ступор.
В возводимом селении крестьянам раздали в дополнение к имеющимся у них, железные орудия труда, инструментарий для обработки земли, даже ножи и посуду. На каждую семью выдали одеяла, выделанные шкуры, отрезы кожи для того, чтобы крестьяне могли чинить одежду и обувь. Сильное удивление Прокопия вызвало то, что в только построенное для общины помещение для животных завели двух олених с двумя же телятами, в огороженном углу устроили двух коз, в другом углу – за перегородкой ждущую опороса свинью. Дровяная печь и хитро выведенные дымоходы обогревали помещение.
Так же и в селении – в каждой избе дымоходы были устроены под полом, дополнительно обогревая жилище, окна в избах вставляли уже готовые – с толстыми стёклами, сквозь которые можно было увидеть, что происходит на улице. Следующим потрясением было то, что на крышу их избы выкладывали черепицу, то есть можно забыть о починке крыши на очень долгое время, если не на весь его, Прокопия, оставшийся век. Дома же, в Михайловке, крышу приходилось починять каждый год и всё равно, осенью жди капающую на голову воду.
Сразу после того, как семья Прокопия, как и прочие семьи поселенцев, обустроилась в новом жилище, добротном, тёплом и просторном к ним наведались трое: женщина с бумагами и двое воинов, занёсшие несколько мешков с провизией. Воины потом сели на лавку у стены, строя рожици и подмигивая двум младшим детишкам Прокопия – шестилетнему Сташко и четырёхлетней Мирянке. Старшие – тринадцатилетняя Яруша и её брат-погодок Степан выбрали себе занятия, и если Степан ковырялся в мешках, несмотря на цыканье Прокопия, стеснявшегося прикрикнуть на сына при гостях, то Яруша бесцеремонно разглядывала женщину, представившуюся Дарьей.
Дарья, после визуального осмотра детей, села за стол и принялась задавать вопросы Прокопию и его жене Любаше, что-то чиркая в бумагах. Её интересовали в основном здоровье его семьи, детей особенно, болели ли они, часто ли.
'Отож конечно, бывает, что нездоровится. Нет, нечасто, но хотя Сташко слабоват, а вот Степан кажется что и не болел вовсе…'
Все ли дети выжили?
'Да все выжили, окромя двоих. Умерли они во младенчестве, так ведь слабенькие были. Ещё свезло, что Сташко выкарабкался…'
Тут его гостья помрачнела и, поглядев в свои бумаги, сказала негромко воинам:
– Смертность в четверть держится. Кошмар!
Прокопий тогда подумал какой же тут кошмар, ежели у него аж четверо детишек живы-здоровы, у некоторых вон и половины от рожденных нет.
– Детскую смертность мы должны значительно уменьшить, а в идеале и вовсе искоренить! – убеждённо воскликнула Дарья. – Дети – это наше всё, наше будущее. Будем ли мы или исчезнем без следа…
Взгляд гостьи замер, Прокопий даже не дышал, дабы не потревожить её.
– Как вам олени? – спросила вдруг гостья.
– Это страшило-то? Не сподобные они нам, не привычно.
– Зато молоко жирнее коровьего в четыре раза. Ладно привыкните. Кузнечным ремеслом владеете, Прокопий?
