Его добродушный тон мне нравился не больше, чем грубые окрики и приказания. Хотя я не мог не признать, что какая-то логика в его словах есть, но тащить своего друга за ноги, разбивая в кровь голову и лицо, не мог себе позволить. Упрямо стиснув зубы, снова я снова начал подниматься на ноги, держа Андрея за руки. И снова упал, когда мне снова дали ногой под коленку. Достав из кобуры пистолет, полковник встал рядом со мной и ткнул стволом в основание черепа.
– Еще раз сделаешь не по указанию, – мягко, почти по отчески сказал он мне, – выстрелю тебе прямо сюда, так, что ты еще успеешь понять, что умираешь. Знаешь, на лице тогда застывает выражение такого ужаса, какой и повторить не получается. Их прямо так и хоронят, все такие морды крючат, хоть смейся. А пока…
Выстрел обжег руку, а пуля, просвистев совсем рядом с локтем, попала в ладонь и, срикошетив, начисто срезала мизинец. Взвыв от боли, я прижал раненную руку к груди, поднимаясь с пола, скребя ботинками по цементу. Усмехнувшись, он только ткнул меня ботинком и сказал, чтобы снова тащил тело.
Больше терять пальцы было нельзя и я, морщась от боли и отвращения к самому себе, проливая на пол тонкую струйку крови из остатка отстреленного пальца, обошел тело и взял его за ноги, стараясь тащить как можно аккуратнее, о все равно оставляя на полу протяжный и широкий кровяной след из раны на голове. Иногда оборачиваясь, чтобы убедиться, что следую за полковником, я медленно тащил тело, ругая самого себя последними словами и одновременно жалуясь на жестокий мир, который никак не хочет выстраиваться так, как надо, только ломает людей все сильнее и все быстрее.
Коридор, ведущий в сторону, неожиданно закончился небольшой комнатой, на полу которой зачем-то были выставлены поручни примерно в метр высотой, от пола до перил закрытые мелкоячеистой решеткой, сквозь которую было сложно что-либо рассмотреть. И воняло оттуда как из выгребной ямы, хотя нет, гораздо хуже. Только один раз я чувствовал что-то похожее, около общей могилы на границе военного анклава. Получается, не только у них есть братские могилы.
Полковник безмятежно облокотился на перила и закурил сигарету, дожидаясь, пока я подойду ближе. В центре комнаты было отверстие примерно два на два метра, откуда и шло зловоние, настолько сильное, что казалось почти осязаемым, поднимался даже тонкий зеленоватый дымок, почти сразу же рассеивавшийся в свете одинокой лампочки, врезанной в стену под самым потолком. Когда я прислонился к поручню, чувствуя, как в левой руке постепенно разгорается пожар, распространяясь от остатков пальца по всей ладони и дальше, по нервам к самому мозгу, и там прожигая очередное отверстие. Пальцы на перилах заскользили от жира, и я тут же отдернул руку, боясь получить заражение.
Заметив мое напряжение и явно ощущение не своей тарелки, полковник ухмыльнулся и бросил вниз сигарету, явно наблюдая за моей реакцией. Еще не совсем понимая, что именно мне ждать, глянул вниз, в темноту, успев проследить за красноватым огоньком падающей зажженной сигареты. И тотчас отпрянул, когда оттуда, из глубины, донесся животный рев, голодный и злой. Там, внизу, было что-то живое и очень опасное, вечно голодное и неспособное утолить собственное чувство голода. Сигарета, брошенная вниз, раздразнила это «что-то», невидимое в темноте, и вот сейчас оно металось в собственной, клетке, бросаясь на стены и хрустя костями прежних жертв, пытаясь добраться до тех, кто был наверху, но каждый раз соскальзывая со стен, только оставляя глубокие борозды в кирпичах.
– Бросай, – вяло сказал полковник, перегнувшись через перила и плюнув вниз, – нечего там рассматривать, все равно не углядишь, в шахте почти сто метров. Один Бог знает, зачем только ее здесь вырыли. Раньше и лестница вниз была, да мы ее сняли.
– Туда? – поразился я, оглядываясь на тело.
– А куда же еще, – пожал он плечами, – не хоронить же его. А так раз и готово. Там уже так, наверное, отъелись, что уже и на людей совсем не похожи. Раньше все шумели. Рвали, значит, друг друга, с голодухи, а теперь перестали. Один только остался. Все хочется посмотреть, на что похож стал, на таких харчах, да только спускаться туда никто не рискует.
– Я не буду его туда кидать, – тихо сказал я, отступая от поручней.
– Будешь, – так же спокойно сказал полковник, – иначе сам туда отправишься, могу тебе гарантировать. Кроме того, в пределах охраняемой территории никто тебе кладбище делать не позволит, а за ее пределами все равно зомби отроют, а здесь все же какой никакой, а ритуал. Так что давай, работай.
Наклонившись к телу Андрея я, как можно незаметнее расстегнул у него воротник и сорвал цепочку с крестиком с шеи, оставив себе как напоминание о своем поступке.
Перекрестившись, я поднял труп и подтащил его к перилам. Внизу, словно чувствуя будущее пиршество, завыли еще сильнее, а когда кровь из раны на голове закапала вниз, то вопли срослись в единый, раздирающий ушные перепонки рев, прерывающийся только на секунды, когда тварь бросалась на стену, скребя когтями по кирпичам и вырывая оттуда целые куски, с грохотом падающие на пол. Сказав последнее «прости», перевалил труп через перила вниз. По странной иронии судьбы тело падало спиной вниз, перевернувшись в воздухе. То ли от инерции движения, то ли по другим, уже непонятным мне причинам, глаза распахнулись в полете, подарив мне посмертный, осуждающий, как показалось, взгляд. Это видение, мало похожее на реальное, длилось буквально секунду, после чего тело исчезло в темноте, а голодный рев сменился радостным воем, прервавшимся, когда мутант накинулся на свою добычу. Осев, я с трудом держался за перила, в который раз спрашивая себя, а правильно ли поступил, отступившись и не погибнув в самом начале.
– Пошли, – полковник толкнул меня за плечо, указав обратно на коридор, – пора глотнуть свежего воздуха, а то здесь совершенно нечем дышать. И пора тебя познакомить с планом нашей будущей совместной и, как надеюсь, очень плодотворной работы. Пойдешь впереди, проверим твою зрительную память, как дорогу запомнил. За каждый лишний поворот получишь плетей.
Я посмотрел на него уже без всяких эмоций, чувствуя, что уже не способен сильнее злиться, и просто согласно кивнул головой. Пусть уж лучше думает, что сломали меня, если вообще этого хотят. Не знаю, был ли доволен этот человек или нет, но дорогу я запомнил достаточно хорошо. Сказался опыт выживания в замертвяченном, когда необходимо в деталях запоминать пройденный путь, отмечая все дополнительные пути и ответвления, ведь не знаешь же, откуда на тебя зомби выскочит, а ведь первый укус он же обычно и последний для человека, второй попытки больше никому не дается. Тогда же и отмечаешь возможные пути отхода, даже сейчас я мог примерно сказать, где повороты или выходы в другие коридоры. Возможно, когда-нибудь и пригодится, но только не сейчас.
Сейчас я просто брел, чуть опустив голову и механически воспроизводя пройденный путь, только в обратном порядке. Сзади, стуча каблуками по цементному полу, шагал командир, что-то едва слышно насвистывая себе под нос. Не перестал он насвистывать, когда мы вернулись в тюремную камеру, больше походившую на пыточную. Теперь там было уже не так тихо, где-то, совсем рядом, может, даже за соседней тонкой стенкой перекрытия, рассекал воздух хлыст, размеренно опускаясь на живое тело со звонким свистом. Каждый такой удар сопровождался новым криком боли. Стараясь не обращать на это особого внимания, я повернулся к полковнику, ожидая дальнейших указаний. Он же, невозмутимо пройдя мимо меня, остановился около двери, ведущей на поверхность. И только там остановился, словно ему только пришло в голову, что забыл какую-то вещь внизу, обернулся и посмотрел на меня.
– И чего стоишь как истукан? – поинтересовался с явным интересом, не сводя с меня немигающего взгляда, – Отдельное приглашение требуется? Или хочешь здесь остаться? Только скажи, я все устрою.
Я отрицательно замотал головой, но увидев, как полковник нахмурился, тут же спохватился, вспомнив о его первых указания относительно общения с ним.
– Никак нет господин полковник, – сказал я, вытянувшись и ответив по всей форме, – не имею ни малейшего желания.
– Вот и хорошо, поднимайся сюда, – кивнул он головой, а когда я подошел ближе, продолжил начатое нравоучения, – кроме того, запомни еще кое-что. Не стоит быть здесь таким молчаливым. Не только мне одному кажется, что твою шкуру зря не повесили в комнате гостей как лишнее напоминание для вежливого общения, но твое угрюмое поведение лишь усиливает предвзятое к тебе отношение. Если так и дальше будешь вести себя, то твой приговор всегда можно пересмотреть из положительного в отрицательное решения. И будь уверен, я буду первым, кто поднимет за это руку.
– Положительное решение? – я даже позволил себе ухмыльнуться, удивленный таким двойственным
