руку татуированного, схватившего его широкой пятерней за лицо и с силой бросившего обратно на кровать.
– Тебе сказано заткнуться, значит берешь и запихиваешь свой язык куда подальше, – зло рявкнул татуированный, больше разозленный не тем, что на меня попытались напасть, а тем, что не послушались его указа, – еще раз начнешь понты качать, мигом окажешься у параши, за всей казармой подмывать будешь.
– Ты че, мне угрожаешь? – рявкнул зек, снова попытавшись подняться, но в этот раз вместо руки его остановил ствол пистолета, выхваченный из кобуры и сейчас оказавшийся всего в нескольких сантиметрах от его лба. Татуированный спокойно смотрел на Сухого сквозь мушку прицела, и даже я ни секунды не сомневался, стоит ему повести себя не так, пистолет выстрелит без всякого промедления, – Ради какого-то сопляка? Так получается?
– Получается, что ты очень много о себе думаешь, – четко выговорил татуированный, – если решаешь, будто можешь сам решать, что хочешь, и над тобой никого нет. Это не по понятиям и никому не понравится.
– Да ладно, в самом деле, – сразу пошел на попятную вчерашний зек, уткнувшись мордой в ствол пистолета и поняв, что его дело уже больше не проходит, – не надо же так серьезно ко всему относится. Мы уже не на зоне, да и ментов здесь нет, можно же чуть повеселиться. Не каждого новичка ведь так опекать будешь? Или решил заделаться в матери Терезы заделаться, грехи замаливать?
– Да плевал я на новеньких вместе взятых, – рявкнул татуированный, уводя пистолет, – ты должен следовать этой, как ее… – он затормозил, подбирая нужное слово, – субординации, что нам тут козлы из вояк поставили. И мне плевать, что она тебе не очень нравится. Зато меня совершенно устраивает.
– И хорошо, – согласился Сухой, одарив татуированного своей гаденькой улыбкой, – совершенно не стремлюсь облизывать козлов из Республики. Оставляю это дело тебе, ты в нем и так достиг совершенства. Не буду мешать.
Василий весь помрачнел, но ничего не добавил, только убрал ствол обратно в кобуру и ушел, оставив меня одного с этими людьми. Я же, не долго думая, сел на свою койку, стерев отпечаток ботинка со своей простыни, удивительно чистой во всех остальных отношений. Ни один из моих соседей не разговаривал со мной больше, до этого момента. Сейчас они снова заскучали и, вполне возможно, решили за мой счет развлечься. «Пропиской» как я понимаю, назывались какие-то издевательства над новенькими, которыми они должны либо выслужиться перед остальными, либо окончательно опозориться и превратится в очередного изгоя, над которым все и дальше будут издеваться. Ни первый путь, ни второй меня совершенно не устраивали.
– Не буду, – буркнул я, не поворачивая головы, – переживу без такого счастья.
– Это что еще такое? – возмутился мой сосед, еще сильнее пихнув меня ногой, что я тоже оставил без внимания, – Так нельзя. Сильно борзый, да? Думаешь, все тут можно, раз за тебя бригадир разок заступился? Только бригадир далеко, а я тут близко.
– Вот и тоже вали далеко, – предложил я, чувствуя, что отступать уже поздно.
– Слушай сюда, – перестав пинать меня ногой, зек поднялся и навис над моей койкой, – ты мне не нравишься. И не нравился с самого начала. Не советую меня злить и лучше сделай, что тебе сказано, пока хуже не стало.
Я смотрел ему в глаза и в душе понимал, что совершенно не чувствую страха перед этим человеком. Раньше, в прежней жизни, всегда побаивался таких людей, не способных принимать собственную жизнь без тюрьмы, живущих только тюремными правилами и от срока до срока. Они у меня всегда ассоциировались с чем-то темным и злобным, но глядя сейчас на этого человека, я видел лишь сломанную жизнь и ущербную душу, исподлобья смотрящую на мир с хорошо скрываемой завистью, которую почти было не разглядеть за накопленной злостью и жестокостью. В нем уже не осталось ничего светлого, он изуродован, наверное, еще до того, как в первый раз сел в тюрьму, а там это уродство приняло окончательную форму, дополненную тюремными привычками и стилем жизни. Мне, уже столько пережившему и привыкшему не только к виду крови, но и бессмысленного насилия, просто нечего было здесь бояться. Только какая-то часть души, еще сохранившее прежние привычки, чувствовала естественное отвращение, как к совершенно другой, непонятой и непринятой жизни. Он физически был сильнее меня, бесспорно, да и бойцом я не был Бог весть каким, но вот об одном он не знал. Когда тебя избивают несколько дней подряд, перестаешь бояться того, что тебя сейчас ударят по лицу, боль уже не ощущается так сильно и ярко. Наверное, мои палачи и сами не догадывались, что делают мне такое одолжение, хоть цена и была очень высока.
– Оставь меня в покое, – в последний раз попросил я, впрочем, отлично понимая, что и эта просьба не будет выполнена.
– Тебе крышка, парень, – зло сообщил он и тут же схватил меня за воротник, стаскивая с кровати. Рассчитывал, что буду сопротивляться, поэтом дернул так сильно, что даже ткань затрещала, но вместо этого я оттолкнулся от кровати, добавляя инерции к движению. Лаза зека широко раскрылись, но больше он сделать ничего не успел. С сухим треском, словно сломали ветку, мой лоб столкнулся с его носом. Даже мне на лицо кровь попала, а бывший заключенный с воплем отшатнулся, отбросив меня назад на кровать, зажав свободной левой рукой быстро расплывающееся кровавое пятно посреди лица. Опершись на кровать, я ногой заехал ему в живот, уложив обратно на кровать. Удар был не сильный, но это с лихвой компенсировала тяжелая подошва моего ботинка. Вскочив, я принял боевую стойку, пытаясь, как сказано в книжке по самообороне, прикрыть согнутыми руками лицо и как можно большую часть корпуса. Зек же, размазывая собственную кровь по лицу, с диким ревом вскочил с кровати, шагнув ко мне с вытянутыми руками, но получил еще один удар в лицо, снова по носу. Я даже почувствовал, как хлюпнуло под пальцами, но зек задержался лишь на секунду, я даже руку отвести не сумел, как он, навалившись всем телом, замкнул свои пальцы на моей шее. Продолжив движение, с силой ударил меня лопатками о верхнюю койку.
– Удавлю, падла! – заорал он мне прямо в лицо, брызгая слюнями и кровью,
– Сукин сын! На кого руку поднял! Я твой бог и судья, гаденыш!
Я резко поднял коленку вверх, пользуясь тем, что для опоры он широко расставил ноги, со всей силы ударив точно в промежность. Хватка сразу же ослабла, а глаза зека расширились от боли. Не раздумывая, я повторил удар, уже пытаясь попасть в уязвимое место именно суставом, как можно сильнее.
– Ублюдок! – прохрипел зек, глотая ртом воздух и с трудом фокусируя взгляд.
Схватив его за руки, я снова ударил лбом в лицо, пытаясь перехватить инициативу. В таком положении, проигрывая противнику и в весе, и в силе мышц, лучше всего было держать его на расстоянии, не давая провести очередной захват.
Меня схватили грязными руками за голову и со всей силы ударили затылком о край кровати. В глазах сразу помутнело, а мысли спутались. Остатками сознания я сообразил, что в драку влезли друзья напавшего на меня, но сообразить, что делать дальше, мыслей уже просто не хватало. Хватило только на то, чтобы схватиться за нового противника, пытаясь отодрать его руки от себя, но именно в этот момент Сухой настолько пришел в сея, чтобы ударить мне ногой в живот. Пресс напрячь я успел, но помогло это несильно, удар был силы пушечного снаряда, разом выбив из легких весь воздух. Раскрыв рот в попытке толком вздохнуть, я даже не сразу почувствовал, как меня снова ударили головой об кровать. Еще пара таких ударов и мой череп точно не выдержит. Больше интуитивно, чем логически рассуждая, я подогнул сразу обе ноги, прижимая их к животу. Поразительно, но и в таком состоянии меня удержали на весу, хотя шея сразу заболела от нагрузки.
– Груша, мать твою, – довольно воскликнул Сухой и с силой ударил меня по согнутым ногам.
Шея неприятно скрипнула при этом, и моей последней мыслью было, что сейчас ее сломают. Раньше, чем это случилось, державший меня каратель потерял опору и свалился вниз. Точнее, он выпустил мою голову, не в состоянии ее удержать, но я и так держался за его руки, и потянул за собой вниз. Он, наверное, сидел на корточках на кровати, что было достаточно непрочно, а удар Сухого и вовсе лишил его опоры. Я приземлился на свою койку, сильно ударившись копчиком, но вот зек пролетел мимо меня и приземлился точно на Сухого, даже не понявшего, что произошло.
Собраваяся вокруг нас толпа одобрительно засвистела, оценив эту случайность как хитрый ход, но меня больше занимало то, что Сухой уже начал выбираться из-под своего приятеля, лежавшего без движения. Он пинался, лягался, бил кулаками, даже не заботясь о своем товарище и его здоровье.
