значением этого слова, – Как– то не чувствуется.
– А чего ты хотел? – искренне удивился полковник, пока мы поднимались по лестнице. Сейчас, как ни странно, он не пытался меня обгонять, идя лишь на шаг впереди, показывая меня почти как равного себе по положению, – Цветов и торта? Растянутого транспаранта с приветствиями и пожеланиями счастливой жизни? Не кажется ли тебе это слишком для человека, столько всего натворившего?
– Убийство собственного друга мне кажется не слишком хорошим началом, – сказал я, пользуясь благодушным тоном полковника и надеясь хоть немного прояснить ситуацию.
Теперь, уже несколько протрезвев от побоев и снова обретя возможность четко мыслить, понимал, что сказанные мне слова там, в комнате, где меня избивали на протяжении нескольких дней, были лживыми насквозь, при этом даже плохо подобранными. Единственное, на чем строился расчет, то, что пленник схватится за любую спасительную соломинку, насколько бы грубой она не была. Естественно, этот расчет полностью оправдался, я повелся как глупец.
– А как же еще можно было проверить, стоит ли с тобой возиться, или нет,
– пожал плечами полковник, будто говорил о совершенно обыденной вещи. После этих слов мне жутко захотелось вцепиться ему в шею и придушить, наслаждаясь тем, как из него медленно утекает жизнь, как он борется за нее, хватаясь за отсутствующую ниточку к спасению. Может, хоть тогда передумает и посчитает, что человеческая жизнь имеет чуть большее значение, чем ему кажется сейчас.
Окинув меня взглядом, он вышел в коридор, с которого мы и начали этот спуск вниз. Охранник рядом со входом, увидев наше возвращение, подскочил как ужаленный и хлопнул по переключателю, включив освещение. Пес рядом с ним отреагировал гораздо спокойнее, приподняв голову и посмотрев на меня большими, умными глазами, словно пытаясь сказать: «ну как, понял, каково это на цепи быть?»
Отослав охранника жестом руки, полковник встал неподалеку от двери и вытряхнул из пачки еще одну сигарету, взяв ее в рот, но не поднес зажигалку, словно о чем-то задумался, забыв о происходящем. Так прошло с минуту, пока он смотрел на меня с сигаретой во рту, но взгляд был абсолютно пустым, не на меня, а куда-то сквозь меня. Потом, вспомнив, все же закурил сигарету.
– Так вот, – ткнув в мою сторону зажженной стороной, он снова начал разглагольствовать. Похоже, эта была у него такая же неотъемлемая черта характера, как и холодная жестокость, – Про все это можешь забыть. Считай, ты прошел проверку и тебе дан испытательный срок. Без работы ты, естественно не останешься, свой хлеб будешь отрабатывать, а если проявишь усердие, то можешь получить и надбавку. Главное, что тебе следует сейчас запомнить, так это всего один единственный пункт. Тебе подарили жизнь, – четко и раздельно произнес он, внимательно глядя мне в глаза, – и ты обязан этим людям и, соответственно, мне, как их законному представителю. И знай, что почти никто здесь не знает, кто ты такой есть на самом деле. О всех нежелательных свидетелях уже позаботились. Никогда и никому о тебе ничего не скажут. Для всех остальных ты очередной молодой новобранец, присланный из центра вместе с пополнениями. Если будешь себя вести соответственно своему рангу, то никто и не догадается.
– Новобранец с собственной комнатой? – скромно поинтересовался я, чувствуя нестыковку. Лучше разобраться во всем этом сразу, чем потом снова получать побои или вовсе пулю в затылок, как было обещано.
– Про комнату можешь забыть, – сказал полковник, сразу отмахнув это приобретение, – тебя туда положили, чтобы ты не вызывал ненужного внимания остальных солдат. Охрана, что тебя стерегла, считает, что из этого здания ты уже никуда не выйдешь. Не волнуйся и с этой стороны.
– А раб, что мне прислали? С ним что делать.
– Забудь, – снова махнул он, говоря как о какой-то ненужной вещи, – С этим проблем тоже нет. Как только ты ушел, его расстреляли. Просто было интересно посмотреть, как ты себя поведешь с ним. И его бесхребетность меня ничуть не устроила. Никому не нужна прислуга, которая не может выполнить даже простейшего задания. От нее надо избавляться как от ненужного мусора.
– Значит, вы и там за мной следили, – эта фраза больше походило на обвинение, но полагать обратное было бы абсурдом, который до меня не сразу дошел.
– Почти, – согласился полковник, бросив окурок сигареты на пол и затушив носком ботинка, – Как только ты скрылся из виду, он тут же помчался к моему денщику рассказывать о том, как все прошло. Естественно, утаить что-то он боялся еще больше, чем вовсе не рассказывать. Узнав об учиненном тобой допросе и о том, как он бесстыдно провалился, сой человек тут же пустил ему пулю в лоб. Я думаю, что и тебя такой бы слуга не очень устроил.
Я принял это как должное. С рабами здесь обращались как с вещами, поэтом нет ничего удивительно в том, что отбрасывали их с такой же легкостью, как и заношенные носки. Да и сам этот человек мне не очень понравился. Я еще тогда почувствовал, что он забудет нашу договоренность и продаст меня так же легко, как и своего прежнего хозяина, пославшего его шпионить за мной. Теперь же ситуация даже прояснилась. Наивный дурачок, я даже почти пожалел раба, он ведь на самом деле надеялся на то, что останется в живых. А ведь приговор ему подписали уже тогда, когда отправляли ко мне.
– Принимай это как должное, – предложил полковник, не совсем понимая мои сомнения, – ведь в такие времена приходится терпеть, иначе быстро окажешься в рядах хромающих и хрипящих ребят, охочих до человеческого мяса. Ведь главное в наше время – просто выжить, все остальное приходящее и уходящее.
Если бы он даже влепил бы мне сейчас пощечину, то я бы не почувствовал себя хуже. Из его уст эта фраза, которой я все это время жил и придавал себе хоть какую-то цель, стала звучать совсем по-другому, неприятно и мерзко. То, что я раньше понимал как единственно достойное в такое время, оказалось самым низким и подлым, что можно только придумать. Неужели в этом и есть главный смысл выживания, перешагивать через себя, через окружающих, не считаясь с чувствами и жизнями других людей, поступая только так, как тебе нужно. Стать таким же бездушным и бесчувственным, как тот человек, что сейчас со мной разговаривает, который не видит никого и ничего кроме собственного пути, извиваясь так, как ему надо, не считаясь ни с моралью, ни с честью. Только так?
Я задумался, размышляя над этой неожиданной мыслью, так не вовремя пришедшей в голову, почти не слушая того, что говорит полковник. Если он прав хотя бы наполовину, то все, чем я раньше руководствовался, превращается в обыкновенную труху, раздуваемую первым же порывом ветра, даже не сильным.
Хотя, с другой стороны, может, все как раз изменилось. И именно сейчас все это принимает четкую опору, тот монолитный стержень, держась за который, можно не только уцелеть во всем этом неспокойном и беспорядочном барахле, называемом «нашим временем», в котором знания и умения, раньше очень востребованные, превратились в ничто, по сравнению с навыками быстро и умело нажимать на курок, выцеливая на мушке шатающиеся головы мертвецов или, как не прискорбно, быстрые и прячущиеся человеческие силуэты. Выживать, оглядываясь только на самого себя, не усложняя себе путь другими людьми, за которыми надо присматривать или каким-то принципами, из-за которых постоянно попадаешь в опасные ситуации. Даже со мной, как все было бы проще, если бы не стал все усложнять и послал бы Андрея со всей его потерянной любовью куда подальше и как можно быстрее, но ведь я в который раз решил погеройствовать и не отступать от своих идей. Оба были бы живы и сидели спокойно, попивая прохладительные напитки где-нибудь в безопасности. Андрей, конечно, еще немного помучался бы, но потом успокоился, новую девушку бы нашел и все было бы прекрасно.
Я затряс головой, пытаясь отогнать эту жуткую мысль. Неужели мне все это на само деле в голову пришло? Осознание только того, что в голове могла появиться такая мысль, ломало хребет и сбивало с ног. Неужели у них действительно что-то получилось? Неужели они действительно смогли сломать меня внутри, заставить думать также, как та мерзость, вышедшая на улицы и пользующаяся общим горем?
С усилием отогнав от себя все эти сомнения, я твердо сказал себе, что у них ничего не получилось. Я оставался таким же, каким и в начале, побитом жизнью и основательно покрывшемся дорожной пылью, пороховой гарью и кровью, своей и чужой, но ничуть не изменившийся внутри.
– Да что с тобой такое? – я услышал настойчивый вопрос полковника, даже прервавшего свой очередной монолог, слишком заинтересовавшегося моим столь невнимательным поведением, – Ты меня вроде и не слушаешь?
– Почему? – я сделал искренне удивленное лицо, – Я вас внимательно слушаю.
– Тогда ты хорошо понимаешь свое место здесь, – согласился полковник, даже не выказав никакого
