употреблять наркоз, кокаин, и предложил попробовать мне. Достаточно охмелев и не отдавая себе ни в чем отчета, я заинтересовался наркозом и понюхал в первый раз кокаин. Смутно помню, что в дальнейшем спрашивали, где можно найти алкоголь, и я указал на доктора Левина». Видимо, доктор занимался нелегальной продажей спирта для «немедицинских нужд». Поскольку денег у доблестных красноармейцев к этому моменту уже не оставалось, то высказанная Васильевым идея забрать спирт под видом обыска была принята на ура.
Этот поход и привел к образованию банды, взявшей себе звучное название «Секретный отряд особого назначения имени Троцкого и МЧК». Обыск у Левина прошел без сучка и задоринки, а «чекисты» изъяли не только спирт, но и золото, которое доктор отдал под угрозой ареста. Жаловаться он, как в дальнейшем и другие ограбленные, не хотел, поскольку бандиты выбирали своих жертв из числа лиц, бывших не в ладах с законом, и меньше всего хотевших, чтобы их деятельность оказалась в сфере внимания советской юстиции, а название «отряда» звучало для того периода весьма правдоподобно.
Правой рукой Васильева стал 21-летний Александр Берестецкий, работавший в ТАОНе механиком-водителем. Кроме них в банду вошли около 10 человек, в основном молодежь в возрасте 18–25 лет, — красноармейцы, артисты, студенты. На «обысках» роль комиссара играли попеременно Васильев и Берестецкий. Всего за три с небольшим месяца банда успела ограбить таким образом пять квартир. Впрочем, возможно, что псевдообысков было и больше — следствие по этому делу шло очень быстро, и о чем-то подсудимые могли и умолчать. Помимо грабежей члены «отряда имени Троцкого» занимались и банальным жульничеством. Так, Берестецкий, вместе с 18-летним З. Б. Зельвенским, сговорившись с московскими спекулянтами о продаже 3,5 пудов бензина, вместо этого подсунули им воду, став таким образом предшественниками многочисленной плеяды советских и постсоветских жуликов, сделавших себе на этом состояние.
Руководство ТАОНа как минимум знало о ситуации в части и существовании банды, но ничего не предпринимало, поскольку у военкома Симановича у самого рыльце было в пуху. Будучи в 1919 году на Украине для заготовки фуража и лошадей для ТАОНа, он привез оттуда 500 000 рублей, то ли полученных в качестве взяток, то ли просто присвоенных им в Екатеринославле. Привезенные деньги Симанович отдал на хранение... Берестецкому. Возможно даже, что военком получал от бандитов часть добычи, а сам выступал в роли наводчика.
Суд
Зимой 1919-1920 гг. по Москве поползли слухи о банде чекистов, грабящих состоятельных людей. Довольно быстро эти слухи дошли до МЧК, где было решено провести собственное расследование — не потому, что чекисты так уж любили ограбляемых «буржуев», а потому, что подобные слухи говорили о возможном неповиновении сотрудников МЧК начальству, запретившему подобные «самочинные обыски». В марте 1920 года с помощью своей агентуры в преступном мире чекисты вышли на «отряд», буквально накануне совершения им нового, шестого по счету налета. Всего было арестовано 12 человек, в том числе Симанович и Патковский, который к тому моменту уже успел уйти из ТАОНа, потребовав от «друзей», чтобы они прекратили свою деятельность, продвинуться по службе в МЧК и даже жениться за два дня до ареста. Следствие было быстрым, и уже 1–2 апреля в Москве состоялся суд... Ничего хорошего подсудимым он не обещал. Это можно было понять даже по составу трибунала. Председательствовал там Василий Васильевич Ульрих, ставший печально известным в 1930-х, когда под его руководством один за другим штамповались приговоры «врагам народа».
И действительно — приговор был суровым. Васильев и Берестецкий были приговорены к расстрелу (притом, что еще оставался месяц до официального восстановления смертной казни в стране). Кроме бандитизма и афер с бензином им был также поставлен в вину, говоря современным языком, «черный пиар»: «[Их действиями] подрывался авторитет советской власти, давался повод к нареканиям граждан города Москвы по отношению к способам проведения обыска органами розыска и следствия», — говорилось в приговоре. Досталось также и Симановичу. Здесь проявился стиль, который пышным цветом расцветет в 1930-е на больших процессах. «Симанович, будучи старым и ответственным коммунистом, кладет пятно на коммунистическую партию пролетариата», — патетически объявил Ульрих и приговорил 27-летнего военкома к тяжелым принудительным работам бессрочно. Еще двое участников банды получили 15 лет лагерей, остальные отделались 5–10 годами. И наконец двое были оправданы за недоказанностью. Мать Берестецкого пыталась спасти сына, представив в суд заключение психиатра о его периодической невменяемости. Однако трибунал отклонил ходатайство об отсрочке расстрела и проведении экспертизы под тем предлогом, что диагноз-де был установлен в 1918-м, и в нем нет никаких указаний на вменяемость или невменяемость подсудимого в момент совершения преступления, хотя никаких подобных указаний в диагнозе не могло быть по определению.
Улыбка судьбы?
Осенью 1920-го большевики, стремясь разгрузить тюрьмы, объявили амнистию. Патковский, отбывавший наказание в Андрониковском лагере (в одноименном монастыре) в Москве, в должности агента по техническому оборудованию, 13 октября 1920 года направил в Кассационный отдел Верховного трибунала РСФСР просьбу амнистировать его. Он писал, что в обыске у Левина никакого участия не принимал, «будучи одурманенным ушел домой и о том, что там случилось, узнал только на суде». Еще один «обыск», по его словам, Патковский сорвал тем, что, посреди дороги узнав, что идут «на дело», упал в обморок, и соучастникам пришлось нести его обратно в ТАОН.
Последняя фраза письма звучала так: «В упорной работе в лагере я стараюсь загладить свои нравственные мучения от пережитого позора и прошу освободить меня как невиновного». К делу были приложены характеристики от лагерного начальства, писавшего о необходимости поощрить заключенного за отлично выполняемую работу, и от бывших сослуживцев Патковского по МЧК, отмечавших, что он был исключительно положительный человек.
Положительные характеристики, видимо, оказали нужное воздействие на судей, и потому ответ Верхтриба был положительный. 5 января 1921 года начальнику Андрониковского лагеря пришло письмо следующего содержания: «Отдел судонадзора просит сообщить заключенному Патковскому Вильгельму о том, что срок заключения ему сокращен до 3 лет». Впрочем, несмотря на подобную улыбку судьбы, в дальнейшем фортуна явно не благоволила экс-чекисту. В 1930-х он был сослан в Минусинск. Когда же начался Большой террор, Патковский оказался в списке тех, кто был осужден местной «двойкой» (районные партийный босс и начальник НКВД), и 2 августа 1938 года был расстрелян в Минусинске.
По материалам ГАРФ
Буйные шиши
Махновцы смутного времени. Часть вторая
Сделав выбор в пользу авантюры Лжедмитрия II, Лисовский был повышен в чинах, став тушинским полковником. Сначала он жестоко подавил попытку восстания в Суздале, затем в апреле 1609 г. гетман Сапега направил лисовчиков в карательную экспедицию для усмирения восставших замосковных городов с отрядом из трех тысяч казаков и нескольких пушек. На другой день вслед за ними выдвинулись еще несколько хоругвей (рот) «литвы». Каратели захватили Кострому, Галич, Соль Галицкую. Потом они осадили Устюжну, но не смогли с ходу взять отменно укрепленный город, выдержавший уже ряд штурмов. Окончательному закреплению успехов Лисовского в Замосковье неожиданно помешал воевода Жеребцов.
Лисовчики против сибирского «спецназа»
День 1 мая 7117 г. от сотворения мира оказался особенно примечателен. В этот день разразились важные бои за Кострому и Ярославль. Объединенным ратям северных ополчений удалось отбиться от посланного Сапегой в Ярославль полка Яна Микулинского с приданными ему казаками. Пан Микулинский сумел лишь разорить окрестности города, включая Николо-Сковородский монастырь в селе Меленки (местность, где век спустя была основана Ярославская большая мануфактура, с ее знаменитыми ткацкими станками, которые Валентина Терешкова променяла на космические дали).
Одновременно с боями на подступах к Ярославлю, ниже по течению Волги разгорелось сражение за Кострому. Но здесь инициатива, напротив, принадлежала ополченцам. Укрывшийся за мощными стенами Ипатьевского монастыря тушинский воевода Никита Вельяминов послал грамоту- отписку Сапеге, в которой сообщил о подходе на судах к монастырю костромских и галичских ополченцев, усиленных нижегородскими и сибирскими стрельцами: «... а у них, господине, воевода Давыд Жеребцов».
Биография сыгравшего огромную роль в разгроме тушинцев Давыда Васильевича Жеребцова сегодня мало известна даже специалистам, не говоря уже о широкой аудитории. Его далеким предком был черниговский боярин Федор Бяконт, один из сыновей которого вошел в историю под именем митрополита Московского Алексия Чудотворца. От Бяконта ведут свою родословную дворянские роды Игнатьевых и Жеребцовых. Из-за близости Годунову Василий Шуйский отправил Давыда Жеребцова на воеводство в далекую Мангазею в низовьях Оби. Именно при Жеребцове здесь был срублен хорошо
