известного биографа Галуа, Дюпюи. Ниже я буду вынужден остановиться на этом подробнее. Правда внутренне логична. И в конечном счете там, где документальных сведений не хватает и где возместить их нужно догадкой и воображением, единственным мерилом правдивости и остается эта внутренняя логика.
Наиболее важным источником является исследование Дюпюи — труд на семидесяти страницах. Им пользуются, на него ссылаются все, кто когда-либо писал о Галуа. Это ученый труд, солидно обоснованный, построенный на изучении источников. Написан он тепло, сочувственно. Дюпюи и не думал прибегать в своем кратком исследовании к вымыслу. Но и ему пришлось делать заключения, принимать или опровергать письменные свидетельства некоторых родственников Галуа. Не ограничиваясь имевшимися в его распоряжении документальными источниками, он был вынужден придумывать, приводить собственные догадки, связывать события дополнительными звеньями.
Это неудивительно. Самая сухая и ученая биография должна давать толкование. Иначе это просто инвентарь документов. Биографу приходится иметь дело с суждениями и взглядами современников, с противоречивыми утверждениями, с оценками либо чересчур лестными, либо слишком суровыми, с предубеждением и предрасположением. Никто не в силах описать факты, не выразив своего отношения к ним. Де ла Одд считает толпу кровожадной и дикой, Луи Блан — мужественной и благородной; в толкованиях и теориях отражены наши социальные позиции. Революционный дух Галуа одному биографу покажется прискорбным заблуждением, другого приведет в восторг.
Субъективная, личная позиция должна выступать тем более отчетливо, когда источников мало, как в данном случае. У тех, кто умер в зените славы, нашелся свой Босуэлл. А если и нет, их жизнь оставила заметные следы. У многих были жены, любовницы, дети, друзья, враги, и каждый ревниво хранил письма, клочки бумаги и воспоминания, имеющие отношение к великим людям. Но и в этих случаях нелегко установить правду.
Приведу пример: тех, кто изучал жизнь Виктора Гюго и писал о ней, можно разделить на две группы. Одни считают, что у жены Гюго была любовная связь, другие утверждают, что не было.
Если так трудно установить истину о том, кто, дожив до старости, умер знаменитым писателем менее ста лет тому назад, что же сказать о Галуа, который умер молодым в полной безвестности? Биографии обычно по-настоящему только начинаются в том возрасте, когда умер Галуа.
В течение жизни он как математик был неизвестен. Его знали только как страстного республиканца. Однако республиканцу приходилось скрываться, работать тайно. Он, несомненно, делал все, чтобы не оставить следов своей революционной деятельности.
Найденные и сохранившиеся бумаги Галуа посвящены математике. Все, что мы знаем о его революционной деятельности, основывается на данных парижских газет, в особенности «Газетт де Трибюно», и воспоминаниях современников (Распая, Жиске, Дюма). Не лишено вероятности, что какие-то документы, относящиеся к его политической деятельности, существовали, но были уничтожены либо членами семьи, либо даже Огюстом Шевалье.
В самом деле, в своей «Некрологии» Шевалье приводит стихотворение, найденное, по его словам, в записках Галуа.
Тщетно искал я это стихотворение в бумагах Галуа.
Ниже я намерен вкратце остановиться на каждой главе, указав, какими воспользовался источниками и что в моем повествовании вымысел. Но, разумеется, даже и часть повествования (значительно большая), основанная на источниках или документах, содержит элемент драматизации, что почти всегда означает долю вымысла.
Общая канва главы базируется на исторических материалах.
Существо главы представляет собой историю бунта в Луи-ле-Гран; имена, события, даты ее в точности соответствуют тем, что приведены в двухтомнике Дюпон-Феррье — научной книге, оснащенной множеством документов. Вымыслом являются лишь подробности, роль, сыгранная во время бунта Эваристом Галуа, и фигура Лавуайе.
Приведенное здесь описание учебного процесса основано на документах, собранных и опубликованных Дюпюи. Все замечания преподавателей Галуа, приведенные в этой и последующих главах, — подлинники. Первое соприкосновение Эвариста с математикой; впечатление от книги Лежандра; быстрота, с которой Галуа прочел ее; уверенность, что он решил уравнение пятой степени; начало научной работы — все это соответствует тому, что сказано Огюстом Шевалье и напечатано в «Иллюстрированном журнале».
Выбросил Коши работу Галуа или потерял? Представляется невероятным, чтобы он мог потерять и ее и работу Абеля.
Галуа не выдержал вступительного экзамена в Политехническую школу. Однако приведенное здесь письмо, где Галуа сообщает об этом событии отцу, — вымысел.
Причины самоубийства Галуа-отца и беспорядки на похоронах описаны Дюпюи, узнавшим об этом от членов семьи Галуа. Мое описание не противоречит Дюпюи. Письмо отца Галуа вскрывает истинную причину самоубийства; само письмо — вымысел.
Сведения, послужившие основой для сцены на экзамене, взяты у Бертрана. Запустил ли Галуа губкой в голову экзаменатора? По преданию, да. Бертран с преданием не согласен. Я остался верным преданию; оно, по-моему, не противоречит истории жизни Галуа, его характеру.
Спор между Галуа и мосье Ришаром — вымысел. Но он объясняет внезапный переход мосье Ришара от восторженных отзывов к сдержанным. Быть может, он также объясняет, почему мосье Ришар, по всей видимости, не сыграл никакой роли в жизни Галуа по окончании Луи-ле-Гран.
История с исключением Галуа из Нормальной школы соответствует действительности. Приведенные здесь и ниже документы — подлинники. Политические и исторические факты взяты из источников, самый важный из которых — книга Луи Блана. Все события, описанные здесь, — историческая правда. Роль Галуа, как и сцена в школе верховой езды, — вымысел. В школе действительно происходили еженедельные собрания Общества друзей народа. Они прекратились после 25 сентября 1831 года, когда национальная гвардия закрыла собрание.
В основу сцены, где Галуа находит доказательство теоремы Штурма, легли сведения, приведенные в очерке Бертрана.
