нарушишь, мы умрем, даже если наши души будут спасены. Если мы нарушим… но мы не нарушим. Не хочешь породниться с нами — можешь не пить, останемся друзьями. Я не заставляю тебя поступать вопреки вере, если вера запрещает родство с нами. Мы не принадлежим к твоей церкви и вряд ли будем принадлежать. Ты можешь назвать нас просто искателями веры, Майк?
— Джилл говорит правильно, — подтвердил Майк. — Пэт, если бы ты понимала по-марсиански, мы сумели бы лучше объяснить тебе, что это значит. Это даже больше, чем венчание. Мы предлагаем воду от чистого сердца, и если в твоей душе или религии что-то восстает против этого —
Патриция Пайвонски глубоко вздохнула. Она приняла решение. Джордж не должен ее осудить. Кто она такая, чтобы отказывать святому человеку и его избраннице?
— Я согласна, — решительно сказала она.
Джилл сделала глоток.
— Мы стали еще ближе, — и передала стакан Майку.
— Спасибо за воду, брат, — Майк отпил. — Пэт, я даю тебе влагу жизни. Пусть твоя вода всегда будет глубокой.
Патриция приняла стакан.
— Спасибо, дорогие… Влага жизни! Я люблю вас обоих! — и выпила до дна.
«Джилл?»
«Давай!»
Валентайн Майкл Смит вник, что физическая человеческая любовь — сугубо физическая и сугубо человеческая — это не просто ускорение процесса размножения и не просто ритуал, символизирующий сближение. Это сущность сближения. Теперь он пользовался каждой возможностью, чтобы познать всю полноту любви. Ему больше не было неловко оттого, что он испытал экстаз, неведомый даже Старшим Братьям. И он погружался в души своих земных братьев, не испытывая ни перед кем вины и неприязни.
Его человеческие учителя, нежные и щедрые, обучили его искусству любви, не оскорбив его невинности. Результат получился таким же уникальным, как и он сам.
Джилл не удивилась, что Патриция приняла как должное то, что за старинным марсианским ритуалом разделения воды следует древний человеческий ритуал разделения любви. Она удивилась чуть позже, когда Пэт спокойно отнеслась к чудесам, которые Майк творил в любви. Джилл не знала, что Патриции уже приходилось встречаться со святым человеком и от святого Пэт ожидала даже большего. Джилл была рада, что Пэт избрала правильное действие в критический момент, и счастлива, когда пришла ее очередь сближаться с Майком.
Потом они отправились в ванну. Джилл попросила Майка намылить Патрицию способом телекинеза. Та визжала и хохотала. В первый раз Майк сделал так ради шутки, потом это стало семейной традицией, которая — Джилл знала — понравится Пэт. Джилл с любопытством наблюдала за выражением лица Пэтти, когда ту скребли невидимые руки и высушивала неведомая сила.
— После всего, что было, я без выпивки не обойдусь, — сказала Патриция.
— Конечно, дорогая.
— Кроме того, вы не досмотрели мои картины.
Они вернулись в гостиную, и Пэтти стала на ковер.
— Сначала посмотрите
Майк мысленно снял с Пэт татуировки и стал смотреть, каков его новый брат без украшений. Татуировки ему нравились: они выделяли Пэт из общей массы и делали ее чем-то похожей на марсианина. Она была лишена человеческой безликости. Майк подумал, что обязательно украсит и себя картинами, как только решит, что изобразить. Можно нарисовать жизнь Джубала, заменившего ему отца. Может, и Джилл захочет сделать себе татуировку? Какие картины будут ей к лицу? Нужно подумать.
Без татуировок Пэт нравилась Майку меньше: женщина как женщина. Майк до сих пор не вник, зачем Дюку коллекция женщин. Он знал, что у женщин разные формы, размеры, цвета кожи и любовные ухищрения. Приемные родители научили Майка замечать мельчайшие детали, но они же научили его не преувеличивать значение мелочей. Нельзя сказать, что женщины не возбуждали в нем желания; они его возбуждали, но не видом своего тела. Запах и прикосновение значили для Майка больше: именно так возбуждался аналогичный марсианский рефлекс.
Когда на Патриции не осталось картин, Майк обратил внимание на ее лицо, красивое лицо, над которым уже поработала жизнь. Это было более «собственное» лицо, чем у Джилл, и чувство к Пэт, которое Майк еще не называл любовью, стало сильнее.
У нее был собственный запах и собственный голос. Майку нравилось слушать ее сипловатый голос и вдыхать мускусный запах, которого она набралась от змей. Майк любил змей и умел с ними обращаться. Дело было не только в том, что он успевал уклоняться от их укусов. Они вникали друг в друга. Майк упивался их невинной беспощадностью; змеи напоминали ему о доме. Боа констриктор, любимец Патриции, кроме нее, признавал только Майка.
Майк вернул образу Патриции татуировки.
А Джилл думала, зачем тетушке Пэтти татуировки? Она была бы очень милой, если бы не превратила себя в страницу комикса. Но Джилл любила Пэтти, что бы на ней ни было нарисовано, тем более, что Пэтти этим зарабатывает… пока. Как постареет, никому ее картины не будут нужны, хоть бы их создавал сам Рембрандт. Наверное, Пэтти откладывает что-то на черный день. Впрочем, она теперь брат Майка и наследник его состояния. Эта мысль согрела Джилл.
— Ну, что вы видите? — повторила миссис Пайвонски. — Майкл, сколько мне лет?
— Не знаю, Пэт.
— Угадай.
— He могу.
— Давай, давай!
— Пэтти, — вступилась за него Джилл, — Майк правда не умеет определять возраст. Он совсем недавно прилетел на Землю и считает по-марсиански. Когда приходится иметь дело с цифрами, я ему помогаю.
— Ладно, тогда ты угадай. Только говори правду.
Джилл оглядела Патрицию: тело, руки, шею, глаза; вопреки просьбе, сбросила пять лет и сказала:
— Тридцать лет, год туда, год сюда…
Миссис Пайвонски усмехнулась.
— Вот плоды Истинной Веры, дорогие мои! Джилл, мне скоро пятьдесят!
— Не может быть!
— Вот что дает человеку Счастье, моя милая. После первых родов я располнела. Живот торчал, как на шестом месяце, грудь отвисла. Пластическую операцию я не хотела делать: погибли бы мои картины. И вот тогда я увидела свет! Нет, я не голодала и не изнуряла себя упражнениями, до сих пор ем, как лошадь. Я познала счастье, счастье в Боге через благостного Фостера.
— Потрясающе, — сказала Джилл. Насколько она знала свою тетушку Пэтти, та никогда не делала упражнений и не ограничивала себя в еде. Джилл приходилось видеть последствия пластических операций; Пэтти не лгала, утверждая, что не делала их.
Майк решил, что Пэт внушила себе то тело, какое ей было нужно, а Фостер тут ни при чем. Майк обучал Джилл такому внушению, но пока ничего не выходило. Он, как обычно, не спешил: всему свое время.
Пэт продолжала:
— Я хочу, чтобы вы знали, что может Вера. Это еще не все: главная перемена внутри. Я счастлива. Я не мастер говорить, но я постараюсь. Сначала вы должны понять, что все другие церкви — это вертепы дьявола. Наш дорогой Иисус проповедовал Истинную Веру, и Фостер сказал: «Я верую!». Но во времена средневековья его слова были искажены, и Иисус не узнал их. И Фостер был послан проповедовать Новое Откровение и разъяснять его.
