Аннемари и Генрих поехали с Л. на Новодевичье кладбище. Поставили корзину цветов на могилу Твардовского. Заходили в церковь. При ней напоминанием о монастыре живут девять стареньких монахинь. Генрих подробно расспрашивал одну о жизни.
8 марта. С утра у Самойловых в Опалихе. Аннемари и Генрих слушают стихи С. в подстрочных переводах Л.
С. читает отрывки и пересказывает поэму 'Нюрнбергские каникулы'. Поэт, Витольд Ствош, средневековый скульптор, резчик по дереву и сказочный кот идут в 'преславный Нюрнберг'.
Генрих: 'А вы знаете, о чем нам говорит название этого города?'
'Знаю, нацистские парады, а потом - процесс военных преступников. Но мой Нюрнберг, Нюрнберг Ствоша и Ганса Сакса будет жить дольше того, о котором думают сегодня у вас'.
'Приезжайте, я поведу вас в Нюрнберг'.
'Скорее я попаду в свой. Ведь мои нюрнбергские каникулы - это убегание от смерти'.
Долгие разговоры о ПЕН-клубе, о том, что теперь угрожает Солженицыну.
На обратном пути Генрих в машине мне: 'Не оставляй Л. и не болей. Когда Аннемари больна, я - как потерянный. Такие уж мы эгоисты'.
Вечером ужин с литераторами. Снова и снова - воспоминания, рассказы о тридцать седьмом годе.
И снова находится радикал: 'Вы в ФРГ должны иметь такое правительство, которое нас бы несколько лет бойкотировало, быть может, это сбило бы с наших спесь'.
И так говорил еще не самый крайний. Его приятеля не позвали на ужин, чтобы тот не устроил скандала 'гнилому либералу' Бёллю.
9 марта. Как все эти дни, c утра звонит Генрих. Голос усталый, печальный. 'Мне здесь трудно. Все возлагают на меня самые разные надежды. А я не могу их оправдать. И вам станет легче, когда я уеду. Я ведь вижу, что к вам пристают, как многие жалуются, что меня 'показали' не им, а другим'.
11 марта. Приехали с Генрихом к Надежде Яковлевне (Мандельштам). 'Я должен увидеть эту великую женщину. Чем ей можно помочь? Что я должен для нее сделать?'
Она в постели. Тяжелая одышка.
Он осторожно расспрашивает. Она: 'Я жалею, что родилась в России...'
'А я часто представляю себе, что было бы со мною, если б я родился в России или в Китае...'
Она расспрашивает о немецкой молодежи.
Оба не ждут от будущего ничего хорошего.
Вечером звонила Н., которая оставалась у Надежды Яковлевны. Та говорила: 'У него на редкость хорошее лицо... Оказывается, есть еще и там люди, которые испытывают ответственность за нас, за нашу страну'.
12 марта. Генрих пришел возбужденный, раздраженный. Предстоят визиты к Льву Гинзбургу, потом к Константину Симонову. 'С вами и вашими друзьями я говорю все, что думаю и чувствую... А там придется выбирать выражения, там будут и функционеры. Но и с ними я должен видеться, должен для того, чтобы иметь возможность видеть других, своих'.
13 марта. Генрих идет на обед с руководителями Союза писателей, они его давно и настойчиво приглашали. Л. очень раздражен: 'Зачем это нужно?' Я успокаиваю: 'Ведь Генрих - писатель, он должен встречаться не только с друзьями'.
После обеда мы у них в гостинице. Они рассказывают: 'Были Верченко, Озеров, Луконин - 'толстый поэт' - с женами'. А до этого в издательстве 'Прогресс' Генриху представили Павлова, переводчика Сталина.
За обедом длинные и скучные тосты. Генрих молчал. Озеров все нажимал: 'Мы - ваши друзья, а вы нам не верите, встречаетесь не с теми людьми, с кем надо'. Генрих: 'Я встречаюсь со своими друзьями'. - 'Это мы ваши друзья, поймите'. И говорил еще больше и все одно и то же, о советском миролюбии и советском гуманизме, о некоторых злопыхателях, обиженных тем, что их народ не признает... Сосед Аннемари по столу (видимо, заметив ее отчужденность), сказал: 'Вам, наверно, непривычны наши речи'. Аннемари: 'Что вы, мне такие речи очень привычны, ведь мы оба учились в католических школах'. Сосед поперхнулся.
Генрих: 'Озеров считает меня школьником, нашкодившим, но не совсем безнадежным'.
Вечером у В., новой приятельницы Бёллей. Понедельник, тринадцатое, но вечер получился прекрасным. Л. много пел украинские, русские и немецкие революционные песни. Наши меломаны ужасались, а Генрих и Аннемари были довольны. Просили еще. Генрих: 'У меня с песнями сложные отношения. Сначала в скаутах, потом трудовая повинность, потом солдатчина. Подъем в пять утра; стоишь сонный, голодным, и команда - 'веселую песню'.
Тосты Л: 'Упаси нас Бог от спасителей всего человечества и отдельных стран. А Генрих спасает людей. Это единственное, что можно сделать'. Генрих: 'Мы с Аннемари в Кёльне иногда говорили, что, пожалуй, самые лучшие наши друзья - в России'.
Я сказала, что Бёлль научил меня различать причастие буйвола и причастие агнца. Этот выбор нам приходится делать ежедневно.
На обратном пути Генрих: 'Я боюсь - завтра в Прагу. Этой поездки я боюсь. Там все гораздо хуже. И там возлагают на меня ответственность, слишком большую'.
14 марта. Провожаем Бёллей. Кроме нас с Костей Богатыревым на аэродроме только функционеры. Косоруков смотрит откровенно ненавидяще, остальные отстраняются, едва здороваются.
* * *
8 февраля 1975 года.
Р. Встречаем Бёллей в аэропорту. Они стоят в очереди к пограничнику проверка паспортов. Ирина Роднянская: 'Может быть, лауреату Нобелевской премии можно без очереди?' Но они продолжают стоять.
На этот раз визу ему посол Фалин привез домой.
Оставляем вещи в гостинице и едем к нам пить чай.
Они оба выглядят лучше, чем три года назад. Хотя он вдруг приложил руку к левому уху: 'Не слышу. Забыл дома уши'. - 'Что случилось?' 'Старость'. (Оказалось, что частичная потеря слуха после небольшой автоаварии.)
У нас Вильгельмина, Борис, Костя с женой.
Л. Бёлли рассказывают, как ровно год тому назад к ним прилетел Солженицын.
Сначала был телефонный звонок министра: 'Примете ли гостя?' 'Конечно, если он захочет'. Потом позвонил Брандт с тем же вопросом, получил тот же ответ. А. Солженицына привезли из Франкфурта на машине. И следом - сотни машин корреспондентов со всех стран. Заглядывали в окна, в щели ставен. Дом в осаде. Взвод полиции. На кухне - полицейский командный штаб. Во дворе - полевые кухни.
Александр не успокоился, пока не позвонил в Москву, не поговорил с женой.
'Нам с ним было хорошо. Опять поразила его твердость. Он увидел снимок на стене: 'Это ваша мама?' - 'Нет, Роза Люксембург'. Он очень удивился, но ничего не сказал.
С Цюрихом я поддерживаю все время связь - переписываемся и говорим по телефону, мы хотим вскоре повидаться...
Кто-то предложил, чтобы несколько наших писателей - Ленц, Грасс, Фриш - встретились бы с ним, поговорили, рассказали бы о том, что происходит у нас. У него представления о нашем мире нереальные. Но я был против; из этого ничего не могло получиться...
...Мне очень понравился 'Голос из хора' Синявского. Автор по-настоящему образован, у него чувство юмора, пишет смело...
...Прочитал книгу В. Корнилова 'Без рук, без ног' - очень интересно. Сочетание традиционного письма и эксперимента.
Расспрашивает о Надежде Яковлевне: 'Как наша старая дама?'
Пришел еще гость, В. Корнилов. Пересказываем похвалу Бёлля.
'...Я эту повесть писал в Якутии. А перед этим все читал 'Хлеб ранних лет' ...Мне важнее всего там - два потока времени: медленное прошедшее и быстрое настоящее... В книгах Бёлля есть безумие, оно мне очень близко. Каждый писатель немного безумен. И в отношениях Бёлля с Богом есть безумие'.
Бёлль слушает задумчиво, переспрашивает. Ему кажется, что это опасная почва для размышлений.
Рассказывает, что редактирует перевод Евангелий. Они обнаружили 2500 ошибок. 'Это ведь писали не ангелы, а люди'.
