- Верк, ну, серьезно, ну, не дуйся. - Нина обняла подругу, глаза у нее были влажные.
- Ну ладно, ну ладно, - сказала Вера, отстраняя подругу, однако она смягчилась.
- Я ведь и на работе бегаю, - говорила Нина, - и матери надо помочь, и в школу хожу вечером. Десятый класс, последний, теперь-то, перед институтом, надо всерьез, чтобы все запомнить... Я на будущее лето расшибусь, а поступлю в институт... А ты дуешься... Не таи на меня зла!..
- Ну, не пришла - и не пришла, - сказала Вера уже миролюбиво. - Дело-то какое! Вон тебя кавалер ждет. Иди. В Никольском поговорим.
- А-а! - рассмеялась Нина. - Пусть подождет. У меня таких кавалеров... Этот-то еще ничего. Он хоть может доставать билеты в театр. У него абонемент.
- А у того что? - не удержалась Вера. - С которым вы у кино прогуливались?
- У того что? - задумалась Нина. - Он просто приятный человек. С телевидения. С ним интересно ездить в электричке. Вечно новости узнаешь... А ты меня осуждаешь, что ли?
- Мне-то что!
- Господи, да без них скучно было бы! Я в иной день по четыре свидания назначаю. На какие иду, на какие нет. Ради забавы. Я без всякой выгоды, я так...
- Это не для меня, - сказала Вера хмуро.
- Ты думаешь, я серьезно все это? Ты думаешь, я забыла, что говорила тебе после того, как сходила в Серпухов, к отцу? Нет, Верк. Все то и теперь во мне. И навсегда.
Потом, помолчав, она добавила с печалью:
- Мне бы, Верк, влюбиться в кого, да по уши...
- Влюбишься, - успокоила ее Вера.
- А я сегодня Зинку Телегину встретила, - сказала Нина. - Помнишь, из соседнего класса? Она теперь на Часовом заводе сидит на конвейере, и продает шиньоны из своих волос.
Вера вспомнила худенькую и тихую Зинку Телегину по прозвищу 'Земляной орех', еще и в пионерах славившуюся тяжелой каштановой косой, и воспоминание это сразу же вызвало мысль о парике, купленном ею самой в магазине ВТО у Пушкинской площади. Мысль эта не была ни тоскливой, ни злой, как прежде. Просто возникла - и все. Где он, парик-то?
- Верк, следствие-то, говорят, опять начали, - сказала Нина.
- Вроде бы начали, - нахмурилась Вера.
- Говорят, новый следователь был уже на месте происшествия и парней с родителями вызывал, правда?
- Вроде...
- А тебя?
- И у нас был.
- Что за следователь-то?
- А пойми его... Строгий, дотошный... Опять все сначала. Вопросы, протоколы. Теперь к себе вызовет. Одно мучение! Трое-то, кроме Турчкова, на меня теперь наговаривают. И вовсе не нужно мне это следствие!
Нина молчала, она сама не рада была повороту разговора.
- Ну, иди, - сказала Вера. - А то ждет ведь...
Все было бы хорошо, вот если только бы Нина не вспомнила о следствии...
Подруги разошлись, довольные встречей и разговором. Решили завтра же увидеться снова в Никольском, а на неделе, если выйдет со временем, съездить вместе в Москву, на показ немецких мод во дворце 'Крылья Советов'. Или просто погулять на выставке в Сокольниках. Однако не съездили...
27
Опять закрутили Веру привычные дела и хлопоты, в их круговерти Вера и книгу редко брала в руки, разве что в электричке, почти не успевала смотреть телевизор, а беседа со следователем и встреча с Ниной отошли в прошлое. Будто и случились год назад.
Среди прочих Вериных дел были уколы. Вера вместе с двумя пожилыми медсестрами - Неведомской и Красавиной, жившими в Никольском, - по назначению районных врачей чуть ли не каждый день колола никольских больных. Кто был с диабетом, кто страдал сердцем, кто, простудившись, нуждался в инъекции пенициллина. Вера делала уколы ловко, Тамара Федоровна удивлялась ее способностям, о легкости и точности ее шприца знали в Никольском, оттого на нее спрос был как на модную портниху. В среду ей надо было колоть двоих Николая Антоновича Спицына и старуху Кольцову, ту в вену.
Вера приехала с занятий из Вознесенского, поела наскоро, переоделась, положила блестящую коробку со шприцами в хозяйственную сумку и поспешила к больным. Прежде она зашла к Спицыным. Спицыны жили в достатке, Николай Антонович, отставной военный, получал хорошую пенсию, дочь его кончила институт и вышла замуж за однокурсника, дом их был обставлен как московская квартира. Николай Антонович говорил громко, шутил и то и дело спрашивал Веру, не кажется ли он ей похожим на Моргунова из 'Кавказской пленницы', когда тому делают укол. Он был с ней приветлив, в праздники дарил шоколадные конфеты и плитки 'Аленки'. Улыбалась Вере и жена Спицына - Нина Викторовна, женщина цветущая и энергичная. Вере приятно было приходить к Спицыным, ей нравилась их внучка Леночка. Иногда, правда, ее коробили и смущали на секунду шутки Николая Антоновича - наедине с ней он позволял себе двусмысленные и соленые выражения, - но, в конце концов, они ее не обижали. Бог с ним, старик все же.
Вера подошла к калитке Спицыных, позвонила. Вышла Нина Викторовна, приструнила овчарку Принцессу, открыла калитку. Нина Викторовна кивнула Вере холодно, постояла молча, словно желая сказать ей что-то, но ничего не сказала, а повернулась и пошла в дом. На кухне Вера зажгла газ, поставила на плиту ванночку со шприцами, села на табуретку, достала из сумки сорванное со штрефлинга яблоко. 'Вера! Здравствуй!' - услышала она, обернулась. Леночка появилась на кухне. Леночке шел тринадцатый год, она была бледненькой, тонконогой, Вера жалела ее, разговаривала как с приятельницей, и Леночка привязалась к ней, смотрела на нее чуть ли не влюбленными глазами. Теперь Вера, удивленная холодным приемом Нины Викторовны, обрадовалась девочке. Но не успели они перемолвиться словом, как вошла Нина Викторовна и сказала резко: 'Лена, что ты здесь вертишься? Иди сейчас же к себе. Мы уже, кажется, с тобой все обговорили'. Леночка взглянула расстроенно и виновато в Верину сторону и, помявшись, ушла из кухни. Николай Антонович в пижаме, коричневой, горошком, лежал на диване, против обыкновения, встретил Веру молча, не шумел и не острил, сказал лишь: 'Спасибо'. - 'Пожалуйста, - кивнула Вера. - Завтра приду в это же время'. В прихожей ее ждала Нина Викторовна, Вера хотела пройти мимо нее, однако остановилась. Нина Викторовна сказала:
- Вера, ты на нас не обижайся, но... видишь ли... тебе, наверное, далеко ходить к нам и неудобно... Поэтому мы договорились с Неведомской, она будет теперь делать уколы Николаю Антоновичу...
- Почему же мне далеко ходить? - растерялась Вера.
Тут дверь в столовую открылась и Николай Антонович возник на пороге. Был он в смущении и неловко, под мышкой, держал большую коробку московских конфет. Нина Викторовна тут же подскочила к нему и вытолкала мужа в комнату.
- Коля, Коля, что ты, что ты! Тебе лежать надо! Потом... потом... Тебе нельзя волноваться!
- Вы мне не доверяете, что ли? - спросила Вера. - Я колю лучше Неведомской, она вам может подтвердить.
- Нет, Вера, пойми, не в этом дело, - сказала Нина Викторовна сердито: неуместное появление мужа, видно, разозлило ее, хотя и теперь она старалась быть вежливой и как бы просительницей.
- А в чем?
- Ну, ты должна понять это сама...
- Я не понимаю, что вы имеете в виду.
- Мне не хотелось бы напоминать тебе об этом... Но о тебе говорят, сама знаешь что... А у нас растет девочка. И совсем не нужно, чтобы она... Даже если и весь дым без огня.
- Ах, вот оно что! - вспыхнула Вера.
- Мы понимаем, что ты теряешь больного и, следовательно, имеешь материальный ущерб, и поэтому мы платим тебе за сделанные уколы и за несделанные. И вот еще три рубля сверх того. Вот возьми.
- Да подавитесь вы своими деньгами! - Вера резко отвела протянутую ей руку с синими бумажками, чуть ли не оттолкнула при этом самое Нину Викторовну. - Теряю! Побольше бы мне таких потерь! Я, что ли, к вам напросилась? Ноги моей больше в вашем доме не будет!
