Нина Викторовна смотрела на нее гордо и с чувством превосходства, маленькие ноздри ее сузились, а губы выгнулись в презрительной усмешке. Видимо, она долго готовилась к этому разговору, страдая по своей деликатности, наверное, он казался ей тяжелым и некрасивым, но теперь грубые Верины выкрики как бы укрепили ее в необходимости этого разговора и дали Нине Викторовне доводы для оправданий перед самою собой. Она заговорила тихо, всем своим видом давая понять, что она не опустится до базарной брани, как бы ее ни принуждали к этому, но за сдержанностью ее Вера почуяла злобу:
- Ты еще на меня кричишь! Ты! Да ты после того, что натворила, глаза бы от людей прятала! Где совесть-то твоя?.. Я счастлива, что ты у нас больше не появишься - и Леночке не испортишь жизнь дурным, и Колю перестанешь тревожить своей наглостью! А он купил тебе еще коробку конфет! Ты хоть знаешь, как тебя зовут в поселке?!
- Вот что-нибудь у вас случится, - сказала Вера тоже тихо, - прибежите ко мне, будете меня просить, а я не пойду.
'Бог ты мой, что это она? - думала Вера уже на улице. - К Николаю Антоновичу, что ли, приревновала? И он-то хорош!.. Нет, это все из-за того, из-за того, из-за того... Камень, что ли, запустить в их окно? Чтобы стекла зазвенели! Оно и стоит того...'
Потом, выпустив поднятый было с земли камень, она шла по улице и никак не могла утишить свое возмущение. Ей казалось, что весь поселок Никольское, в полном сборе, видел и слышал этот разговор, стоял тихонечко в отдалении, в тридцати шагах, и все слышал. Вот уж от кого она не ожидала подобной сцены! Нина Викторовна, воспитанная женщина, и так все повернула. Вера и сейчас видела брезгливо протянутую ей маленькую руку с аккуратно сложенными деньгами, и воспоминание о них особенно злило Веру. Ради денег, что ли, она неслась, и не раз, по поселку со шприцами и медикаментами, когда к ней прибегали в несчастье и просили о помощи! Спасала мальчишку Егорычевых, когда тот, наглотавшись триаксозина, был почти при смерти, отхаживала старушку Вьюнкову - так что, она о деньгах, что ли, думала тогда? Она в те минуты свои отдала бы, лишь бы не случилось беды! А как было с самим Николаем Антоновичем? Неужели Спицыны забыли об этом?
Полгода назад зять Спицыных, вернувшись из командировки с Севера, привез спирту. Николай Антонович выпил крепко, по старой привычке, и с ним случился приступ. Дочка его, Леночкина мать, в слезах ночью прибежала тогда именно к ней, Вере. Николай Антонович лежал без сознания, посиневший, и если бы Вера не сделала ему укол кордиамина, спасти его уже не смогли бы попробуй доберись до больницы. Часа четыре сидела она тогда с Николаем Антоновичем, массировала ему грудную клетку, давала таблетки и все-таки привела его в чувство. Какие только слова не говорили ей Спицыны! А она им отвечала, стараясь быть небрежной: 'Да что вы! Я же медик'.
'А ведь об отказе она объявила мне после укола! - подумала вдруг Вера. - Раньше-то побоялась! Словно я ее Николая Антоновича могла отравить от обиды... Вот люди! Какого же они обо мне мнения?' Тут Вера вспомнила, что Нина Викторовна дальняя родственница матери Чистякова, и сказала самой себе: 'Ну вот. Все к одному'.
Кольцова жила через две улицы. Вера шла к ней и все еще возмущалась Спицыными, все еще грозила им в мыслях, а потом подумала: 'Вдруг и эта выгонит?'
Кольцова была старухой безобидной и тихой, плохо видела и угощала Веру чайным грибом. В банку для вкуса она клала сушеные лимонные корки, чем особенно гордилась. К Кольцовой Вера пришла хмурая, готовая к неприятностям, однако Кольцова встретила ее хорошо. Когда Вера поднесла шприц к сухонькой коричневой руке, он заплясал в ее пальцах. 'Господи, никогда такого со мной не было, - расстроилась Вера. - Я и в вену-то не попаду...' Она отвела шприц. 'Что ты?' - спросила Кольцова. 'Да так, нездоровится...' Однако она все же собралась и поймала вену. Поговорили по привычке со старухой о пустяках, а Веру все тянуло спросить об одном, да спрашивать было противно. И все же она не выдержала, сказала:
- Как же вы, бабушка, в дом-то свой меня пускаете?
- Что ты вдруг?
- Разве не слыхали, что говорят-то обо мне?
- Почему же, слыхала. Да ведь я знаю тебя.
Вера успокоилась было, выйдя от Кольцовой, но ненадолго. В больнице в Вознесенском, куда она вернулась к двум, Вера подумала вдруг: 'А может, Кольцова не гонит меня потому, что Неведомская и Красавина с нее будут брать деньги за уколы?.. И как она сказала: 'Почему же, слыхала'. Даже удивилась вопросу. Все слыхали, все!.. И хотя Вера говорила себе: 'Хватит, хватит об этом', что бы она ни делала в больнице, никак не могла прогнать мысли о сегодняшних уколах. То ей вспоминалась Нина Викторовна и ее презрительные губы и ноздри, то вспоминалось, как сама она с боязнью ждала, что тихая старушка Кольцова укажет ей на дверь, и одно воспоминание было горше другого.
- Вера, - позвала ее старшая сестра Сучкова, - поди сюда. Тебе Елена Ивановна передаст дела.
Вера подошла. Возле старшей сестры стояли санитарки Елена Ивановна и Нюрка Слегина. Нюрка хихикала и говорила Елене Ивановне: 'Вы уж там для себя подберите кого поглаже'. Елена Ивановна, высокая костлявая женщина, старая дева, по Нюркиным сведениям, была в раздражении и собиралась идти к Тамаре Федоровне жаловаться. Ее на месяц отправляли работать в ванную. Каждой из санитарок по очереди выпадало идти в ванную, но Елену Ивановну обидело то, что ее не предупредили о ванной заранее, а она не перекопала огород. Ванную никто не любил. Работали там каждый день, выходные попадали на субботу и воскресенье, и надо было много мыть и стирать. Мыть больных, мыть ванны занятий хватало. Вера спросила Елену Ивановну, какие она ей оставляет дела и посочувствовала ей.
- Вам бы идти в ванную, - вздохнула Елена Ивановна, - таким здоровым.
- Закон не разрешает, - сказала Вера. - Мы подростки.
- Подростки! - с каким-то злорадным торжеством произнесла Елена Ивановна и так поглядела на Веру, что та похолодела.
Она испугалась, что Елена Ивановна скажет сейчас громко, на весь коридор, на все палаты, обидные слова про нее, какие и Творожиха бы не могла придумать, и коридор поддержит ее одобряющим гулом. Или Нюрка Слегина засмеется тихонечко.
Но Елена Ивановна больше ничего не сказала. И Нюрка не засмеялась.
'Надо мне взять себя в руки и проще смотреть на все это, - думала Вера в электричке, возвращаясь домой, - а не то ведь этак я больной попаду в свое же отделение...' Рядом с Верой сидели девчонки- шестиклассницы, жевали конфеты из синего кулька, а напротив место занял понурый мужичок лет тридцати, год назад торговавший в Никольском керосином. Имени его Вера не помнила, все его звали керосинщик. Мужичок этот разговаривал с полной женщиной, по виду его ровесницей. Вера старалась ни о чем не думать и потому слушала то девчонок, то керосинщика. Девчонки спорили, какие 'коровки' лучше - чеховской фабрики или подольской. Беленькая девочка говорила, что чеховские конфеты слаще. 'Зато наши, подольские, тянутся!' - отвечала ей соседка. 'Тянутся, как замазка, к зубам, приклеиваются...' - 'Не как замазка, а как жевательная резинка... А вот наши, чеховские, проглатываешь и все, на стакан чаю три штуки уходит...'
- Вот и рассуди, - сказал керосинщик громко, - есть у нее совесть или нет?
- Да, да, - сочувственно закивала его собеседница.
Керосинщик этот считался в Никольском неудачником, напарник его купил 'Москвич' и размордел, а этот был вялый и дохлый, как магазинный огурец, и одевался что в керосинную лавку, что в кино - одинаково. Впрочем, говорили, будто у него скверная жена. Собеседница керосинщика Вере была незнакома, но из разговора Вера поняла, что она его дальняя родственница из Шараповой Охоты.
- Лежу я в больнице, - рассказывал мужичок, - язва-то серьезная болезнь, а она за три месяца заходила ко мне два раза. А из гостинцев приносила одни газеты. Правда, свежие. Тут ей надо отдать справедливость. Вышел я, еду домой, а соседка, Клементьева, встречает, говорю: 'Батюшки, тебе и одеться-то не во что будет...' Узнаю - живет она уже не со мной, а с Колькой Зеленовым. И все к нему снесла. Он моего роста. И кушетку к нему снесла. И денег у меня нет, я ведь все на ее книжку клал. Даже кальсоны снесла. Колька напился однажды, стянул с себя брюки, ходил по улице, хвастался: 'Во, смотрите, как она меня любит, даже кальсоны с мужа сняла...'
Девочки с конфетами перестали спорить, сидели сконфуженные, отвернулись от соседа, рассматривали деревья за окном.
- А ты что? - спросила женщина.
