Собираясь с мыслями и соображая, что же нам теперь делать, я рассматривал грубый темно-зеленый комбинезон и серые, вроде бы сплетенные из коры дерева, ботинки. Руки у куррарца были толстые, с крупными мясистыми пальцами, и в кулаке крепко зажат какой-то небольшой предмет, похожий на деревянный сосуд. Я хотел посмотреть, нет ли там чего-нибудь попить, но пальцы не разжимались, да и Сельга отрицательно мотнула головой: мало ли, что там такое, для нас даже запах может оказаться ядовитым.
Пока я осматривал карманы комбинезона на случай оружия, Сельга уселась возле головы куррарца и положила руки ему на виски. Я бы, честно говоря, не стал бы на ее месте этого делать - все-таки не землянин, кто знает, какая реакция может образоваться из тесного взаимодействия разных полей. Но Сельга уже сосредоточилась, взгляд расплылся, и я не стал ее отвлекать - только смотрел внимательно, все ли в порядке. Тарасу Бульбе стало лучше на удивление быстро: через три минуты он приоткрыл глаза и захрипел, стараясь что-то сказать. Потом он судорожным движением прижал к себе деревянную бутыль, испуганно кося на нее глазами: не пропала ли. Убедившись, что не пропала, успокоенно закрыл глаза. Сельга поила его из фляжки, а я прикидывал, куда теперь лучше двигаться - вперед или назад. На карте, которую мне сегодня утром второпях показывал Борис, кусочек пустыни, который мы сейчас пересекали, выглядел как маленький отросток, протянувшийся от огромного желтого пятна. Дорога чуть заметным пунктиром шла как раз поперек, отсекая этот хвостик от основного печаного массива. 'Километров пятнадцать будет', - говорил Борис, недовольно морщась. - Потом дорога пойдет через маленькие деревушки, еще километров через десять начнется Тацра. С местными жителями старайтесь не общаться, они туристов не любят. Постарайтесь нанять повозку и двигайте в наше посольство. А лучше всего так далеко не ходите.'
Как ни протестовало мое нутро против встречи с деревенскими жителями, было очевидно - дорога вперед короче, чем назад. К тому же, если тащить эту огромную тушу - то лучше, конечно, по песку, чем по каменистой дороге. Я достал из кармана туго свернутый лоскут синтекса, завязал в двух местах узлы и позвал Сельгу, чтобы вместе перекатить куррарца на расстеленный материал и двигаться, наконец, дальше. Но очнувшийся Тарас заволновался - не понял, бедняга, что происходит - и затрещал, забулькал на своем гортанном языке, тараща глаза и выразительно двигая бровями. Вот ведь засада! Как теперь с ним объясняться? Может, ему придет в голову с перегрева, что мы его в плен забираем и начнет сопротивляться? Бог знает, какие тут обычаи существуют по обращению с найденными в пустыне! И как положено обходиться со спасителями - пришло мне в голову в самый последний момент.
Сельга внимательно вслушивалась в клокочущие звуки, потом вдруг запрокинула голову и изобразила нечто, напоминающее полоскание горла. Тарас тут же замолчал, похлопал глазицами, а потом откликнулся длиннющей трелью с очевидно требовательной интонацией. Сельга коротко ответила и посмотрела на меня вопросительно, как бы спрашивая совета - как объяснить ситуацию этому типу.
- Ты что, знаешь куррарский? - только и мог выговорить я. Это был сюрприз - пожалуй, приятный, но ухудшающий положение с нашим 'равноправным' партнерством.
- Да, просмотрела кое-что по приезде... Но словарный запас не очень большой. Что ему сказать? - буркнула Сельга как бы неохотно.
- Скажи, мы постараемся дотащить его до ближайшего жилья и обратимся к местным жителям за помощью. Спроси... как-нибудь осторожно, какие тут традиции в смысле спасания чело... живого существа из пустыни. Не наказуемо?
Сельга с Тарасом обменялись несколькими очередями, состоящими и рычащих, свистящих и шипящих звуков, и результат переговоров не замедлил сказаться: куррарец довольно живо перекатился на подстилку и улегся поудобнее, прижимая к животу свой ненаглядный деревянный сосуд. Я почувствовал, как горячей волной меня пробрала настоящая злость. Устроил нам чудесное приключение по дороге и развалился! Везите, мол, поживее! А пешочком потопать не охота?
Сдерживаясь, чтобы не пнуть зеленый комбинезон, я буркнул Сельге:
- Пусть бросает свою бутылку, если там нет питья. Я не нанимался его с багажом таскать.
Сельга сообщила это Тарасу, и он тут же отреагировал: выкатив до невозможности глаза, пророкотал что-то поразительно низким басом, а потом зажмурился и прижал деревяшку к лицу, всем своим видом показывая, что лучше умрет на месте, чем расстанется со своей штуковиной.
Сельга пошевелила губами, а потом сказала неуверенно:
- Он этого не сделает, потому что там у него... джин.
Усталость давала о себе знать и я еле сдержался, чтобы не выругаться солидным заковыристым выражением, в котором помянул бы и пустыню, и Тараса, и его привязанность к спиртным напиткам.
- Плевать мне на его джин. Пусть в Тацре себе накупит хоть водки, хоть минералки. А то останется здесь - и не увидит прилавков с бутылками уже никогда.
- Да нет, ты не понял, - Сельга наморщила лоб в какой-то гримасе - то ли пыталась скрыть успешку, то ли, наоборот, хотела улыбнуться. - Он говорит, что там у него живой джин, который... как с Алладином... выполняет желания...
Ах, Хоттабыч! Да, чего только не узнаешь про характер местных жителей в неформальной обстановке. А Борис говорил, что у них напрочь отсутствует чувство юмора. Куда там! Этот разлюбезный Тарас только что чуть не отбросил коньки (ну какая вероятность была вообще, что его кто-нибудь найдет?), а шутит, понимаешь, напропалую... Ну, если у него есть силы шутить, то пусть...
Тут любитель джина (или джинов) опять подал голос - как мне показалось совсем другим тоном, тревожным, даже жалобным. Сельга послушала его и сказала, что Тарас предупреждает о приближении песчаной бури. Он чувствует, что она уже близко. И предлагает спрятаться в убежище, приготовленном специально для таких случаев. Убежище это, вроде бы, должно быть совсем недалеко, возле ориентировочного шеста с темным флажком.
Мне вся эта история уже порядком надоела. Хотелось оказаться наконец если не дома, то в каком- нибудь более цивилизованном месте, чем эти пески - хотя бы в нашем посольстве в Тацре. Поэтому я молча подошел к Тарасу, взялся за узел, и, увидев, что Сельга тоже готова, медленно тронулся в путь, волоча за собой зеленую тушу, стараясь шагать с Сельгой в такт. х х х
Палка с выцветшей тряпкой показалась не очень скоро, но все же раньше, чем я решил, что дотащить Тараса до ближайшего жилья нам не под силу. Хотя мысли на эту тему уже начали роиться у меня в голове. Впрочем, привал в убежище от песчаных бурь несколько примирил меня с присутствием зеленого комбинезона. Выходит, что буря настигла бы нас с Сельгой в пути, а сами мы вряд ли догадались бы рыться в песке возле шеста с серой тряпкой. Убежище оказалось просторным помещением с деревянным полом и широкими скамьями, на высоких полках стояла деревянная и глиннянная посуда. Тарас сразу же попросил дать ему одну из высоких бутылей, приложился и долго сидел молча, не отрываясь от содержимого. После этого он прямо-таки расцвел на глазах. Светло-серое лицо налилось здоровым коричневым цветом, глаза заблестели. Он сразу же почувствовал себя в своей тарелке и начал по-хозяйски распоряжаться. Велел закрыть дверь, ведущую наверх, а чтобы не было темно, высыпал из одной банки небольшую кучку опилок, которые светились приятным оранжевым светом.
Сельга внимательно обследовала содержимое бутылей - нюхала, опускала палец, пробовала на язык. Потом пришла к выводу, что мы тоже могли бы этим подкрепиться. На всякий случай я попросил ее осведомиться у куррарца, что это за питье, и он с веселым пофыркиванием замахал руками: пейте, мол, не бойтесь, самый лучший напиток на все белом свете. Мы глотнули понемногу, темная жидкость оказалась с лимонным вкусом и чем-то напоминала чай.
Сельга все поглядывала в сторону Тараса; по-моему, ее здорово заинтересовала его драгоценная ноша, которую он так ни разу не выпустил из рук. Спустя минут пятнадцать она не выдержала, подсела к нему поближе и пустилась разговоры. Бульканье и хрипение продолжались довольно долго, причем Тарас ревниво прятал свою деревяху за спину, не давая Сельге как следует на нее поглядеть, а через некоторое время и совсем перестал отвечать на ее вопросы, загадочно покачивая головой. Тогда Сельга вернулась на мою скамью и заговорщеским тоном сообщила, что куррарец совершенно уверен в том, что в сосуде у него настоящий джин, который выполняет три желания.
- А как же, непременно джин, - кивнул я головой, потому что настроение у меня было хорошее и на Тараса я почти не сердился. - Зовут Абдурахман ибн Хоттаб. Может все, но спасти из пустыни или хотя бы принести стаканчик воды - ни в какую.
На это Сельга сказала, что куррарец не считает себя вправе пользоваться силой этого джина, потому
