разнокалиберных, купленных по случаю за их внушительную величину, чашек, Ляльке пришла в голову забавная мысль. Вполне возможно, что всю несложную домашнюю работу мог бы выполнить вместо Ляльки кто-нибудь другой. Но вряд ли этот кто-то посадил бы на балконе горох и фасоль. Этот довод удачно завершил на сегодня лялькины размышления о свободном замещении ее некоей гипотетической, среднестатистической женщиной, которые временами сильно донимали Ляльку.
Идея посадки на балконе не только цветов, но и сельскохозяйственных культур, тянулась из лялькиного детства. Ей так хотелось поделиться с Сережей всем, что у нее было когда-то: раскладыванием ловких круглых горошин на мокрой вате, томительным любопытством вокруг блюдечка и, наконец, чудом первых зеленых ростков из влажнодышушей земли. И это удалось: они сидели вместе на корточках у длинных коричневых горшков точно также, как Лялька сидела с мамой на синявинских каменистых шести сотках.
Маленькая кухня не занимала много времени, и вскоре Лялька смогла устроиться на балконе с завтраком на коленях. Воспоминания все также кружили вокруг свой хоровод. 'Раньше я должна была все время бежать, чтобы выдержать натиск жизни, - подумала Лялька, глядя на еловые лапы, переливающиеся, словно волны. - А теперь предстоит испытание тишиной. Не так-то просто полдня находиться в собственном обществе.'
Несколько веток вдруг заплясали вразнобой. Потом пляска перешла на соседнее дерево. Лялька улыбнулась - из-за близорукости ей было сложно разглядеть белку, гуляющую в глубине зеленых зарослей; но ей было достаточно знать, что она там.
За чаем
- И пора уже завязывать сидеть в четырех стенах вроде наложниц и становиться самостоятельными!
Лялька не спорит. Когда она вообще спорит? Со временем в окружающем ее пространстве становится все меньше и меньше настоящих поводов для спора. Но она знает - Наталье недостаточно молчаливого согласия, ей нужно активное содействие. И Лялька спрашивает:
- А что ты предлагаешь?
Наталья откидывается в кресле, запускает пальцы в свою курчавую шевелюру и еще больше лохматит ее.
- Боже мой, какой потребительский подход! Мы ждем предложений! Я же тебе не работодатель или сотрудник какого-нибудь чертового 'амта'. Я не могу предложить тебе работу или курсы. Я и себе-то пока ничего не нашла, ты же знаешь. Но под лежачий камень вода не течет!
Лялька больше, чем когда-либо, чувствует себя лежачим камнем. Но тут шумит, закипая, чайник, и надо идти заваривать чай. Как неудобно иметь такую маленькую кухню! Там негде поставить стол, и всю еду и посуду приходится таскать в гостинную и обратно. Лялькина мечта - это большая кухня, а может быть, гостинная, совмещенная с кухней, как у Натальи.
Ну, это не всегда хорошо - Наталья рассказывает про квартиру, в которой живут ее знакомые в Бремене, а Лялька думает, от чего же на самом деле явилось вдруг это чувство неудобства? Наверное, оттого, что она не хочет разговаривать с Натальей ни о чем таком. Потрепаться про магазины - завсегда пожалуйста, а про работу, то есть ее отсутствие... О таких вещах Лялька предпочитает молчать. Она, пожалуй, предпочла бы об этом и не думать (по крайней мере, так часто), но не выходит. Странно: кажется, обо всем с собой договоришься, все поймешь и успокоишься, а назавтра - здрасти-мордасти, то ли новые вопросы, то ли устаревшие ответы. И все крутится по новой. Но говорить об этом вслух...
- ...Конечно, в суд они не пошли, и теперь должны жить там еще два года, представляешь, какой идиотизм?
- Да, и не говори. Давай, бери сахар, варенье. Мы когда первую квартиру снимали, тоже в договоре кучу всего просмотрели. Но все же то был кооператив, а не приват. В привате можно вообще так угодить.
- С другой стороны, они уже попривыкли, и у Светки как раз работа в этом районе. Ты не представляешь, как она крутится: во-первых, дает уроки музыки, учеников десять, наверное, уже; во- вторых, гуляет с чьими-то собаками; и в-третьих, путцает*. Вечером я ей звоню, она еле языком шевелит.
Лялька вспоминает Катюшу, ее заплаканное лицо: пока она искала хорошую работу, тоже подрабатывала уборкой в богатых домах, чтобы хоть как-то помочь маме, которая осталась на Украине; а когда ее пригласили аккомпанировать, оказалось, что пальцы потеряли скорость. И куда ей теперь деваться со своим консерваторским образованием?
- Ну, у Светки, по-моему, нет таких проблем. Много ли надо, чтобы учить детишек. К тому же она больше гладит, чем убирает. Слушай, но мы-то сможем найти себе что-нибудь получше, правда?
Получше... Поприличнее, значит, чтобы не стыдно было написать знакомым...
- Господи, да что ты переживаешь? У тебя же Санька, тебе года два вообще ни о чем не надо думать.
Санька - чудный, он спит в сережиной комнате, раскидав в стороны пухленькие ножки и ручки. Когда он не спит, то неторопясь ходит по квартире, тщательно разглядывая каждую попавшуюся под руки вещицу. Санька - натальина гордость и козырная карта в ее разборках с мужем. Санька - предмет белой лялькиной зависти и постоянная загадка: как это мог у такой стремительной и суматошной мамаши вырасти такой тихий спокойный сынок. Еще Санька - отличный повод для разговоров; больше всего на свете Лялька любит поговорить о детях.
Но Наталья не сдается:
- Да что ты! В наши годы! Тебе ведь тридцатник? Мне тоже. У нас нет ни дня лишнего, ведь надо заново начинать учиться чему-нибудь. Мы сейчас абсолютно ничего не стоим, что ты со своим дурацким филологическим образованием, что я со своим распроклятым журфаком. Рознеры - помнишь Рознеров из хайма? - говорят, в Кельне есть платный институт для переводчиков, их Сима туда собирается. Да что ты так смотришь? Нельзя же совсем ничего не делать. Мало ли что?
Мало ли что - вот уж об этом Лялька точно старается не думать. Случиться может все, что угодно - понимание этого всерьез пришло после того, как грянуло решение об отъезде. И вместе со многим другим осталась в прошлом счастливая вера в то, что все будет более или менее хорошо, если только стараться все делать правильно, думать и работать. Случиться может все, что угодно - а ко всему невозможно приготовиться. Нельзя ведь жить в постоянном ожидании атомной войны? Так же, как не хотелось Ляльке готовиться к тому, чтобы прятаться в подвалах, есть консервы и экономить спички, ее с души воротило представлять себя в одинокой и независимой жизни. Но она понимает, что Наталья имеет ввиду:
- Слава Богу, здесь, в Германии, можно не бояться развода. Легче стать космонавтом, чем пройти все ступени этой процедуры, и уж во всяком случае ты никогда не останешься без средств. Налить еще горячего? И смотри, вот еще печенье.
Последнее время Вовка снова стал подозрительно задерживаться на работе и даже чуть было не был пойман с поличным, однако сомнения в его виновности все же существуют. Слушая эту детективную историю, Лялька вздыхает про себя: на всех бабских посиделках принято костерить в хвост и в гриву дружков, мужей и любовников. Лялька не смела нарушать это правило; она тоже несла что-то в духе 'все мужчины - свиньи' и выслушивала бесконечные жалобы. При этом она никак не могла понять, действительно ли все так ужасно плохо или о бедах говорить гораздо легче - приятнее обеим сторонам? Или заявление типа 'мой Петя очень хороший, он меня любит и не изменяет' звучали бы пощечиной всему остальному женскому миру? Или просто-напросто страшно сглазить?
Лялька тоже боится сглазить; она не собирается говорить Наталье, что развод с Игорешей входит для нее в число таких же возможных событий, как извержение вулкана на рыночной площади их сонного Штильдорфа. Каким образом они прожили вместе больше десятка лет вопреки всем прогнозам окружающих, этого Лялька понять не может. (Смешно сказать - познакомились в десятом классе и поженились, как только стукнуло по восемнадцать, да еще с такими разными характерами, да четырнадцать квадратных метров на троих...). Но не все же мы должны понимать. Факт, что они так срослись за это время, что трудно было уже определить, где кончаются лялькины привычки, и начинаются игорешины. Да привычка ли это - молчаливое чувство того, что им надо быть вместе? Однажды, вскоре после переезда в Германию, когда нервы у всех были на пределе, они ужасно поругались: так бурно, как почти никогда не ругались дома - с какими-то нелепыми обвинениями на повышенных тонах и отшвыриванием стульев; в запале оба выскочили из дома, едва одевшись и - не сговариваясь, инстинктивно, пошли вместе, почти прижавшись под порывами ветра с
