в ресторан, а потом - в отель. Но женщина сама в ресторане расплатилась, привела к себе домой, а потом еще дала денег на такси. Так и копится валюта. Но мне не повезло, валюты на острове не оказалось... Хорошо, хоть секс бесплатный. Вернусь на родину голый и босый. Не знаю, сэр... Там теперь бессребреников не любят. Да еще в Москве обязательно спросят, почему так долго не выходил на связь. А тут я на всем готовом.
Говорю:
- Дурак ты, ничего не понимаешь. Никто тебя в Москве ничего не спросит, сейчас все проще: остался разведчик в Англии или в Америке - и хрен с ним, бюджету легче. Пускай там сам зарабатывает себе на жизнь, пишет книжки, лишь бы не выдавал товарищей. Наши разведчики ценятся за границей не меньше физиков и программистов. Сейчас другое время. И если ты все-таки решишь вернуться, как решил я, мы с тобой вернемся миллионерами. Как? А вот так, я на этот счет давно планы строил, Минька... А ты думал, что я просто так сижу. Я тут тоже привык, у меня все есть. Но понимаешь, что значит - все? Женщины меня интересуют все меньше и меньше, а вот что там делается на родине, волнует все больше и больше - не отошел ли Кронштадт к шведам... Что тогда делать? Но я сейчас не об этом, я о том, как нам вернуться домой состоятельными людьми. Есть один бизнес-проект... Уж так и быть, возьму тебя в долю. Но только - если будешь меня во всем слушаться. Есть у меня одно условие...
Минька насторожился.
- Какое условие, сэр? Не пойму, на кого вы работаете...
- Я ни на кого не работаю, - говорю, - я работаю на повышение своего благосостояния. А условие такое: когда мы вернемся в цивилизованный мир и нанесем остров на карту, я тебя очень прошу - ручей этот, со спиртом, назовем в честь меня... А в честь тебя назовем сам остров.
Но он говорит:
- Не понял, сэр. Островов в океане много, а вот ручей со спиртом... Ручей этот открыл я, и я вас привел к нему опохмелиться. Есть свидетели... Так почему же теперь - в честь вас? Не вижу логики.
А я был готов к такой постановке вопроса. Говорю:
- Логика есть, Минька... Так заведено от века: когда какой-нибудь матрос, увидев первым с мачты корабля неведомую землю, кричал: 'Земля!', землю называли не в честь этого пьяницы-матроса, а в честь капитана, даже если он тоже был грубиян и алкоголик. И это справедливо - король я или не король? Король. Моя легитимность ни у кого не вызывает сомнений. Но это все ерунда, Минька, я понимаю... Всю жизнь в кого-нибудь играешь, в какого-нибудь героя, близкого тебе духовно. А вот капитаном я действительно был. Даже самому не верится. Носил фуражку с 'крабом', вот тут - кортик, и покупал Райке цветы. Другим не покупал, к другим так ходил или с поллитрой. И хорошо, что мне не присвоили майора, майор - ни то ни сё, говно на палочке. Армия и флот сильны капитанами.
Минька подумал и сказал:
- Ладно, я согласен на остров. Но это будет потом, когда мы с вами вернемся. Весь вопрос в том, как вернуться, ваше величество? Неужели вы так ничего и не поняли? Отсюда не возвращаются...
А что я должен был понять - на каком я свете? Какая разница. Этого никому не дано понять, никаким попам, пусть не придуриваются. Каждый день встает и каждый день заходит солнце. Я сижу в шезлонге, думаю, чувствую. Иногда так расчувствуюсь, что заболит сердце. А главное, все помню - даже то, что очень бы хотел забыть. Жаклин ходит по двору с граблями, сгребает листья. Все как всегда, я к этому привык. Ну а когда настанет что-нибудь другое и не взойдет утром солнце - что ж делать. Тоже привыкну.
Говорю:
- Есть у меня одна мысль, Минька... Как отсюда выбраться. По-моему, эти шесть человек, которых мы ищем, никакие не летчики. Во-первых - женщина... Ведет себя развязно для военнослужащей. А во-вторых, даже американским летчикам никто не позволит брать в полет виски литровыми бутылями: перепьются, а на борту ракеты. И никакие это не диверсанты. Для диверсантов эти джентльмены ведут себя слишком уж беспечно. Это был не самолет, Минька!
Минька грустно усмехнулся.
- Внимательно слежу за ходом вашей мысли, сэр. Но вы забываете, что на этот остров опускаются только летчики и разведчики-парашютисты...
- Нет, - говорю, - я ничего не забываю. Это ты забываешь - об исключениях. Если бы не было исключений, не было бы ничего выдающегося. Не было бы даже меня: мама рассказывала моей тетке, что когда забеременела непонятно от кого, хотела сделать аборт, а потом передумала - пусть живет... Так и живу, спонтанно. Слушай сюда - это не самолет. Это корабль! Я знаю! И люди, которые час назад тут пировали, - с того корабля. Не знаю, правда, что им нужно на острове. Но это их дело. И если тот корабль не утонул в шторм, а я думаю, не утонул, раз пассажиры так беспечны, то неужели ты думаешь, что кто- нибудь откажется взять на борт двух потерпевших катастрофу - моряка-летчика и разведчика? Отказать могут только пираты. Что ты на это скажешь, Минька?
Минька говорит:
- По-моему, вы уже достаточно сегодня выпили, сэр... Опять вас на себе домой тащить. Но допустим, это все-таки корабль и нас возьмут на борт, двух голых туземцев. Что мы будем делать на родине? В цирке выступать? Или торговать бананами. Все теплые места там уже заняты. Вы все время на что-то намекаете, какой-то у вас есть план обогащения... Нет у вас никакого плана, а то я вас не знаю. Но дело даже не в этом. Я еще подумаю, возвращаться мне или не возвращаться. Уже не помню, рассказывал я вам или не рассказывал, что хоть и живу за границей двадцать лет, на родине у меня есть жена - хороший товарищ, прекрасный человек. Я женился на ней по любви и никогда ей не изменял. Но однажды, когда я еще работал диспетчером в локомотивном депо, она застала меня с одной учетчицей, в диспетчерской, и начала кричать: 'Я тебе этого никогда не прощу! Я тебе этого никогда не прощу! Подлец! Ты испортил мне жизнь! Зарабатываешь сто десять рублей...' И все такое. Но я не подлец, с той учетчицей мы целовались, потому что учились с ней в одном классе. Память сердца. Я попросил у жены прощения, говорю: прости, минутная слабость, ничего серьезного. Месяца два умолял ее. А она твердила: 'Я тебе этого никогда не прощу!' Тогда я сказал: 'Так что же мне теперь - сдохнуть? Я тебя люблю'. Она сказала: 'А как хочешь'. Я плюнул и ушел в разведку. Я прибыл на остров на два месяца раньше вас, сэр, и она с тех пор обо мне ничего не знает - разведка в пути не поет... А теперь вернусь после стольких лет, и вдруг она опять скажет: 'Я тебе этого никогда не прощу'. Вот если бы на острове было золото, собрал бы килограммов десять и бросил ей к ногам, тогда бы все простила. Богатым мужьям все прощают - любовниц, нажитых на стороне детей, даже СПИД прощают. А заявиться бедным родственником не хочу.
Этот мудак еще ничего не понимал! Золото... Набрал бы и бросил к ногам какой-то дуре, которая не понимает, какое это страшное слово - никогда. Золото во всем мире падает в цене, а вот спирт и нефть...
И я уже хотел объяснить несчастному разведчику свой бизнес-проект, но тут опять из кустов выскакивает Томпсон, кричит: 'Сэр! Сэр!' - и куда-то показывает руками. Опять что-то обнаружил... 'Сэр! - кричал Томпсон. Посмотрите! Там! Там!' И тычет пальцем в сторону океана.
И я понял: я не ошибся. Не зря я столько лет смотрел в бинокль на водное пространство. Минька вскочил на ноги, а я не спешил вставать. Я знал, что 'там' увидел Томпсон. Я спокойно допил коктейль, а потом только поднялся с травы и вместе с Минькой и Томпсоном, поддерживаемый ими под руки, подошел к обрыву, откуда открывался вид на океан. Раздвинул кусты рододендрона.
И не поверил своим глазам.
Неподалеку от берега, кабельтовых в трех, покачивался на волнах парусник... Бриг? Шхуна? Бригантина? На одной из мачт судна развевался 'Веселый Роджер' - черный пиратский флаг: череп и скрещенные под ним берцовые кости. На палубе парусника - было хорошо видно - загорелые полуобнаженные матросы катали туда-сюда бочки с ворванью или солониной, а может быть, с пресной водой. А на рее другой мачты болтался, запрокинув голову и дико оскалив зубы, чернокожий висельник с заломленными за спину руками.
Господи, думаю, на все, конечно, Твоя воля. Но это же позапрошлый век! А я домой собрался... Интересно, сколько на этом фрегате пушек? Если бабахнет хотя бы одним бортом, от моего поселка одни пальмы останутся. А у меня ни флота, ни армии. Один спецназ. И откуда этих пиратов черт принес!
Я протер глаза, и висельник на мачте, слава богу, исчез. Но парусник остался, покачивался на волнах. Сверху видна была только палуба и люди на ней, а название на борту прочесть было невозможно. Это был
