Задолго до срока рабочие поодиночке устремились в аристократические кварталы. Подозрений это не вызвало. К началу митинга зал был полон. Пришли все, кто был оповещен. Но полиция могла нагрянуть в любой момент, и действовать приходилось быстро и четко. Каждому оратору давалось не больше десяти минут. На сцену поднимались посланцы рабочих Приморья. Проблема у всех одна: хлеб.
Он появился из-за кулис после пятого оратора. Под гул приглушенных голосов: 'Тедди!' - подошел к самому краю сцены, могучий тяжеловес в синей морской фуражке, и приветливо помахал рукой. 'Тедди!' - новым вздохом ответил зал. Но секретарь окружкома тихо сказал: 'Не приветствовать. Не аплодировать'. Гул, медленно спадая, как рокот отхлынувшего прибоя, стих. Взошел на трибуну и еще раз приветливо поднял руку. В настороженной тишине взметнулся ему навстречу лес рук. Он привык говорить громко, быстро, иногда повышая голос до крика, звонкого, резкого. Ему с трудом удавалось приглушить свой зычный, темпераментный голос портовика. Поэтому теперь он говорил медленно, мучительно подбирая подходящие слова. Казалось, он напрочь разучился произносить речи. Но зал бы спаян с ним какой-то неведомой электрической связью, тем напряженным взаимопониманием, когда все кажется понятным с полуслова. И если бы не секретарь с его предостерегающе поднятой рукой, оратору отвечали бы возгласами одобрения. Но когда он, закончив выступление, вновь поднял сжатую в кулак руку, люди не выдержали и дружно зааплодировали. 'Тише, товарищи! Тише! - в отчаянии закричал секретарь. - Вы же понимаете, чего это нам может стоить!'
Но он уже скрылся за кулисами. Зал затих. Митинг посланцев рабочего класса приморских городов продолжался.
В полутемном коридоре, пропахшем кухней и табаком, его ждал человек. Зачем-то вытерев руки о потертый передник из облупленной синей клеенки, он, словно нехотя, отвалился от стены и ногтями отлепил с губы докуренную до исчезающего кончика сигарету. 'Кто вы?' - спросил сопровождавший Тельмана секретарь райкома. - 'Я не к вам, я вон к нему, - он вздернул обросший к вечеру подбородок. - Я тут пиво вожу, возчик я... Помнишь, мы еще сидели с тобой в трактире у Мака? А тебе лучше на улицу не выходить. Понял? С минуты на минуту нагрянет полиция'. - 'Откуда ты знаешь?' 'Случайно, Тедди! Я стоял тут возле телефонной будки и слышал, как один мерзкий шпик докладывал, что ты здесь. Понял? На всякий случай я хорошо запомнил его поганую рожу. Рыжий такой, на висках волосенки кудрявятся, а над левой ноздрей нарост такой, вроде розовой шишки. Имей в виду'. 'Спасибо тебе, товарищ, но мне необходимо немедленно ехать на вокзал. Через полчаса отходит берлинский скорый, а завтра на семь вечера назначено заседание Центрального Комитета партии...' - 'Да нельзя тебе выходить, Тедди! О чем я тебе и толкую! Ты думаешь, тот рыжий ушел? Черта с два! Слушай, Тедди, если ты выйдешь на улицу, то пусть меня съедят черти, в Берлин ты сегодня не попадешь. Понял? И не суйся в таком виде...' - 'Что значит 'в таком виде'?'
Возчик только хмыкнул и, наклонившись, поднял с пола сверток. Развернув газету, достал такой же, как был на нем, синий фартук и кожаный картуз. 'Бери, Тедди. Это вещи моего грузчика. Сам-то он болен и сидит дома, а его спецовка осталась в фургоне. Понял? Я, Тедди, как только услышал разговор того рыжего гада, сразу смекнул, что эти вещички очень даже могут нам пригодиться. Я уже все как следует обмозговал. Ты давай переодевайся и берись за ящики с бутылками. Понял? - и, одобрительно следя за тем, как Тельман без лишних слов стал снимать куртку, добавил, кивнув на секретаря райкома: - А куртку свою и фуражку отдай ему. Вот так. Ящики не тяжелые, не бойся. Давай берись! Бутылки пустые'. 'Ну-ну! - усмехнулся Тельман. - В порту приходилось таскать и потяжелее'.
Когда Тельман поднял поставленные один на другой три ящика и, прижав их к животу, двинулся к заднему выходу, рабочая охрана подняла тревогу: у ресторана остановились машины с полицией. Шупо спрыгивали с грузовиков и, придерживая полы шинелей, бежали оцеплять ресторан. Не обращая внимания на перепуганного хозяина, в помещение влетел молодой вахмистр. Его пальцы нетерпеливо скребли сверкающую кожу кобуры.
'Всем присутствующим оставаться на месте! - крикнул он, вбежав в зал, и, обернувшись к полицейским, махнул рукой: - Давайте!' Шупо тремя темно-синими цепочками устремились к рампе.
Возчик и новый его подручный со звоном опустили тяжелые ящики на пол. Половчее примерились, и Тельман взвалил ношу на спину. Так было куда удобнее идти с опущенной головой. Миновав темную кладовую, они вышли на задний двор. Там уже стояли полицейские цепи. Возчик кивнул унтер-офицеру и проворчал: 'Добрый вечер! Здесь, кажется, того и гляди начнется потасовка? Надо спасать бутылки, пока не поздно. А то и осколков не соберешь'. Но полицейский не посторонился и не дал им пройти. 'Дорогу, господа! - гаркнул возчик. - Поберегись!' Он шел на унтер-офицера, как бык на матадора. Тот поспешно отскочил в сторону.
Двигаясь вслед за возчиком, Тельман повернул низко опущенную голову и неосторожно задел какого-то шупо краем обитого жестью пивного ящика. 'Эй, парень! - услышал он за спиной недовольный голос. - Поосторожней! Ты сбил у меня с головы каскетку'.
Пивной фургон, как назло, стоял рядом с полицейскими грузовиками. Вся улица была перекрыта.
Они поставили ящики на мостовую и по одному стали заталкивать их в фургон. Перезвон стекла и жестяной скрежет огласили улицу.
'Побыстрее, - к фургону подошел начальник поста. - Поторапливайтесь. Эти 'голодные' еще тут?' - он кивнул на ресторан. - 'А куда они денутся, сплюнул возчик. - Их из ресторана не скоро выгонишь, - он усмехнулся. - А что? Кажись, у них там какой-то митинг?'. 'Да, митинг, - полицейский достал сигарету. - Спички есть? Их знаменитый Тедди тоже тут. На сей раз ему не отвертеться! Будь спокоен. Шум будет!'. 'Прикуривайте, пожалуйста', - возчик зажег спичку и, защищая шаткий ее огонь в чаше рук своих, повернулся к полицейскому. А его подручный, который молча прислушивался к беседе, взял вожжи и вежливо пожелал: 'Удачи вам, господин вахмистр!' Возчик полез к нему на козлы, и фургон тронулся. Медленно проехав мимо полицейских автомашин, он свернул в узкую затемненную улицу и загрохотал по брусчатке. Стукаясь друг о друга, бутылки выбивали тревожную перепутанную морзянку. Когда подъехали к перекрестку, где была трамвайная остановка, Тельман, натянув вожжи, остановил лошадь. 'Здесь я сойду, сказал он, снимая передник. - Не найдя меня в зале, они поймут, в чем секрет, и бросятся в погоню. Поэтому мне лучше сойти. Спасибо, товарищ!' 'А как же ты это... без куртки, Тедди? Замерзнешь ведь к чертовой матери! Возьми-ка хоть это, - он полез под сиденье и достал толстую коричневую куртку. - Понял? Потом перешлешь мне'.
Тельман надел куртку. Она была ему малость коротковата, но грела хорошо. 'Возьми себе мою, - улыбнулся он. - Я скажу ребятам, чтоб они тебя нашли'.
Подошел трамвай. Центр - Вокзал - Винтерхуде - Гавань. Тельман вскочил на подножку и, сжав руку в кулак, кивнул возчику.
Через пятнадцать минут он уже спокойно сидел в вагоне берлинского скорого. Депутатский 'билет на дальнее расстояние' он всегда носил при себе и мог ехать любым поездом в любом направлении.
В это же время все пивные фургоны, которые появлялись на улицах Гамбурга, останавливала и обыскивала полиция. Особенное внимание было приказало уделять фургонам с двумя седоками. Сообщались и некоторые характерные приметы разыскиваемого фургона, не ускользнувшие от бдительного ока полиции: лошадь светлой масти (не то белая, не то серая), пустые бутылки в ящиках из-под пльзенского пива. На последнее почему-то полиция обращала особое внимание...
Да, ящики с пивом, бутылки, кстати, были из-под гамбургского, - это неожиданная помощь, это неизвестный друг, это дерзкий побег из-под самого носа полиции. Только так он и понимает слова Розы. Иначе зачем вдруг вспоминать ей этот эпизод, пусть памятный, но всего лишь эпизод, один из многих в многотрудной жизни его, когда на свидании столько осталось недосказанного, необходимого, важного, а время неумолимо летело. Значит, это было важнее всего, что она не успела ему сообщить. Только так он и понимает.
Значит, он Должен готовиться к побегу. Готовиться и ждать. Предприятие, безусловно, трудное, но не безнадежное, нет, далеко не безнадежное. Алекс совсем не то место, из которого нельзя убежать. При хорошей организации дела побег должен удаться... Неужели это возможно? Снова свобода, борьба, терпкий ветер лесов и полей, соленый ветер с моря. Люди, товарищи, заполненные людьми улицы, черт возьми, даже просто какая-нибудь портовая таверна с холодным пивом, и чтоб пена была густая и вязкая, с горьковатым привкусом хмеля, вкусным духом хорошего ячменного солода.
Надо подумать, надо продумать все сто раз, все хорошо надо продумать. Алекс можно перехитрить.
Моя дорогая Роза?