- Не волнуйся, доктор, тебе это не идет. Девочки любить не будут. На кой черт ты мне тогда будешь нужен?
- В том-то все и дело! - вздохнул Белл и досадливо отстранился, когда Рем попытался потрепать его по голове. - После того, как Димитров, которого давно бы следовало прикончить вместе с Тельманом... - он остановился вдруг, потеряв мысль. - Да... После того, как Димитров потребовал, чтобы 'незнакомец', с которым беседовал Ван дер Люббе в Хеннингсдорфе, был вызван в качестве свидетеля, я мертв. Мертвеца ведь нельзя вызвать в суд, не так ли?
- Ну, полно болтать ерунду! Чего ты перепугался? Суд же не удовлетворил его просьбы. Мало ли кого хотел Димитров взять в свидетели! Того же Тельмана, к примеру. Это же ход, доктор! И какой! Во-первых, еще один агитатор, во-вторых, условия, в которых содержится Тельман, облегчаются, он получает доступ, так сказать, в широкий мир. Но мы предпочли оставить Тедди в Альт-Моабите, где самому Димитрову было так хорошо, - Рем усмехнулся. - Он ведь и русских вождей предлагал вызвать в Лейпциг... Да успокойся ты!
- Вы недооцениваете опасность, шеф, - Белл не сдержал досадливой гримасы. - Моя связь с этим дебилом Ван дер Люббе каждую секунду может стать явной. А от меня до вас только один шаг...
- Ну, он-то как раз и не будет сделан, - холодно заметил Рем.
- Разумеется! Как только назовут имя доктора Белла, его собьет машина или он при загадочных обстоятельствах сдохнет в тюремной камере. Так?
- Кому ты это говоришь? - Рем налился кровью. - Ты что, меня обвиняешь?
- Нет, конечно. - Белл сразу же сбавил тон. - Но Геринг дремать не станет, и Гиммлер тоже, будьте спокойны, шеф. Я неглупый человек и вижу, как могут пойти события. Согласитесь, что я кровно заинтересован в том, чтобы направить их, так сказать, в другое русло.
- Ты же знаешь, что я не бросаю друзей!
- Я и не говорю. Но ведь под автомобиль каждый может попасть? Случайно. Как Вёль, например.
- Я подумаю и постараюсь вывести тебя из игры заранее.
- Как Герман вывел 'франта'?
- Не понимаю. Не в курсе.
- 'Франт' был в ту ночь во дворце.
- А, высокопоставленные свидетели?
- Да. Он все, конечно, раскусил и, когда начался этот дурацкий процесс, спросил Германа: 'Меня тоже привлекут в качестве свидетеля?' 'Сиди и не рыпайся, - ответил толстяк, - только тебя нам не хватало!'
- Еще бы! Дела-то у Германа пошли не блестяще.
- Но я бы предпочел даже такой выход. Вы должны меня прикрыть.
- Обещаю тебе это.
- Теперь я спокоен. Спасибо, шеф. Геринг, кстати, хвастался на дне рождения у фюрера, что поджег говорильню. При этом был генерал Гальдер.
- Ладно, теперь не имеет значения. Поверят - не поверят, дело сделано. И сделано хорошо.
- Но и вы с таким же успехом могли бы приписать эту заслугу себе.
- Мне такие лавры не нужны. - Рем покачал головой. - Тем более теперь, когда боров так оскандалился. У меня свои планы.
- Кто платит, тот и музыку заказывает.
- Что ты имеешь в виду?
- Герман официально взял все на себя, значит, ему и решать, кто нужен, а кто нет. Если вы не прикроете меня перед фюрером, Геринг меня уберет.
- Я уже обещал тебе и повторяю, что ни один волос с твоей головки не упадет. - Рем ласково погладил его по голове. - Но как я это сделаю, предоставь уж мне решать. Если Герман официально взял все на себя, я встревать не буду. Пусть проваливается на здоровье.
- Тогда я почти покойник, - Белл допил дайкири и направился к дверям.
- Постой, - остановил его Рем. - Не уходи, я хочу с тобой еще поговорить. Но потом, когда закончится вечер. А сейчас я все же пойду встречать гостей. Будут важные господа, как-никак! Директор банка 'Дисконто гезелынафт' Солмсен приглашен?
Белл угрюмо кивнул.
- Очень хорошо. Он мне нужен.
- Зачем вам понадобились эти дипломаты, шеф? И эта скользкая гадина Руст?
- Министр просвещения Бернгард Руст, мой дорогой доктор, не говорит по-английски, а я, кондотьер и вселенский бродяга, говорю. Смекаешь теперь? Дипломаты, которые уже видели меня на трибуне, пусть привыкают, что у Германии есть интеллигентный вождь.
- Ясно. Только почему такой странный набор гостей?
- Странный? Ничуть! Папский нунций - для протокола. Он дуайен. Так? Затем Франсуа-Понсе... Французик пусть будет на глазах, а то он у нас шалун. Ты мне не напрасно про Вёля напомнил. Сэр Эрик Фиппс лично мне очень симпатичен, да и сам он с пониманием относится к национал-социализму. Я даже этому русскому, Хинчуку, велел послать билет. А еще я ожидаю юного пресс-атташе из датского посольства. Если бы ты видел, доктор, что это за мальчик! Какой лыжник!
- Это уже аморально, шеф! - подмигнул несколько повеселевший Белл.
- Знаешь, доктор, не переношу я этого слова. Нет более гнусной лжи, чем так называемая общественная мораль. Я наперед говорю, что не принадлежу к добродетельным людям. Я не гонюсь и за тем, чтобы меня к ним причислили. А к 'нравственным', - он гадливо сморщил нос, - людям я и подавно не желаю принадлежать: опыт показал мне, какого сорта в большинстве случаев их 'мораль'... Когда государственные деятели, народные, видите ли, вожди и прочие распространяются насчет морали, это обычно показывает лишь то, что им не приходит в голову ничего лучшего... Когда же на этом поприще подвизаются 'националистические' литераторы известного пошиба, в большинстве случаев не побывавшие на фронте и 'пережившие' войну где-нибудь в тихой пристани, то этому, конечно, можно не удивляться... Но если само государство претендует на то, чтобы своими законами властвовать над инстинктами и влечениями человека и направлять их на другой путь, то мне это представляется неразумной и нецелесообразной установкой профанов... Да, я и Адольфа имею при этом в виду... Ну да ладно, заговорился я тут с тобой. Ты обязательно дождись меня. И прочти еще раз стенограмму процесса, отчеркни самое интересное. Некогда мне читать эту муру.
Он задержался у дверей, щелкнул по носу одну из ящериц и бодрым строевым шагом пошел к парадной лестнице, по которой уже поднимались первые гости - дипломаты второстепенных держав. Те, кто был в камзолах и шляпах с перьями, надели белые перчатки, господа в визитках - черные. Все было как полагается.
Рем облокотился на балюстраду и приосанился. Его непокорные жесткие волосы торчали наподобие щетки. Хозяин дома принимал высоких гостей в коричневой рубашке начальника штаба СА.
Глава 20
ГОРОД ПАМЯТИ
Тельман хорошо знал этот район Берлина. Пожалуй, столь же хорошо, как и соседние с ним Шарлоттенбург или рабочий Веддинг. Колонна инвалидов на Инвалиденштрассе, кладбище, уголовный суд, фешенебельная Шарнгорстштрассе, а на другом берегу канала - верфи. Серая чешуйчатая крыша музея, закатное небо над ней, острый шпиль. Сказочный дракон, пораженный рыцарским копьем. Кровь облаков, уносимая быстрой водой.
Отсюда совсем недалеко было до центра... Было.
Теперь Моабит-Берлин сузился для него до стен старой тюрьмы Альт-Моабит. Чудовищно съежился в каменный мешок, затерянный в полуподвале корпуса 'С' для 'особо важных государственных преступников'. Захлопнулся со звоном и скрежетом двух нестандартных замков бронированной двери. И ветер сорвал паутину...
Внезапно оборвались уже начинавшие налаживаться связи. В туманное далеко отодвигался побег. Надо было все начинать сначала. Вживаться в новый режим, нащупывать новые связи и ежечасно бороться за те жалкие мелочи, которые так быстро вырастали в тесноте камеры до проблем поистине жизненной важности.
Тельман грудью прижался к холодной стене и запрокинул голову. Он ловил легкое дуновение свежего ветра, далекий отблеск синевы. Как мал был этот осколочек неба за черными - в три ряда - прутьями! Вот
