- Прошу прощения за беспокойство, - сказал он уходя.
Роза и Эдвин только молча переглянулись.
- Знаете, кто это был? - оживился, облегченно вздохнув, хозяин.
Эдвин покачал головой.
- Убийца и грабитель!
- В самом деле? - проявил сдержанный интерес Эдвин.
- Ну конечно же! - хозяин присел за их столик. - Знаете, что он вытворял? После той ночи, когда громили евреев, он с двумя дружками стал врываться в арийские магазины. - Хозяин многозначительно поднял палец. Вы понимаете? Будто бы по ошибке! Прямо с порога - бах из револьвера, и к кассе. Потом, для порядка, выбьют несколько стекол и намалюют на витрине: 'Вон евреев!' - для отвода глаз, значит. Что выдумал? А?.. Хорошо, что его Зепп узнал, - он кивнул на кельнера. - Теперь получишь двести марок награды, Зепп!
- Как же он его узнал? - поинтересовался Эдвин.
- По фотографии. Из полицай-президиума прислали. Его же по всей Германии ищут. Везучий ты, Зепп! Шутка ли: двести марок!
- А вахмистр, который его арестовал, не наш, не из Гамбурга, заметил кельнер Зепп. - Наверно, это и есть тот самый Лендциан, которого прислали из Берлина. Мне о нем брат рассказывал.
- Точно, - подтвердил хозяин. - Я слыхал, что этого Лендциана нарочно убрали из Берлина, чтоб не мозолил глаза.
- Кому? - спросил Эдвин.
- Известно кому... - опомнился Зепп и ушел на кухню.
- Не нашего это ума дело, - хозяин тоже сразу скис и с опаской оглядел Эдвина. - Мало ли что говорят...
- Это верно, - согласился Эдвин. - Получите-ка с нас. Дождь, кажется, уже прошел.
Роза посмотрела в окно.
За стеклом, покрытым клинописью капель, чуть посветлела белесая туманная даль. Дождь вроде бы и в самом деле прекратился.
Из записки Тельмана о Мюнхенском соглашении
Прежде всего, краткая гипотеза: что произошло бы, если бы из-за
чехословацкой проблемы возникла война с Германией?
В общем и целом эта война означала бы конец
национал-социалистской системы. Об этом свидетельствуют почти все
факты... Гитлеру удалось, при сознательной и весьма твердой поддержке
Муссолини, успешно, и даже чересчур успешно, вести свою опасную игру
ва-банк. Это удалось ему еще легче из-за нетвердой политики
английского и французского правительств. Решающим при этом был и
страх английского и французского правительств перед коммунизмом в
случае затяжной войны. И, наконец, играет также роль переоценка
вооруженных сил Германии и Италии в сравнении с вооруженными силами
Англии, Франции и Советского Союза. Тем самым Мюнхенское соглашение
не только спасло национал-социалистскую систему от ожидаемой и
неизбежной гибели в случае европейской войны, но и в значительной
степени способствовало дальнейшему подъему и укреплению этой системы.
Кроме того, соглашение и вытекающие из него последствия означают
новый, очевидный поворот в Европе к тоталитарным государствам, в
частности, к Италии и Германии, несмотря на существующие в Англии,
Франции и других странах еще довольно сильные контртечения и довольно
значительные оппозиционные силы.
Глава 47
ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ПРОТЕКТОРА
Новый протектор Чехии и Моравии выбрал для своего рабочего кабинета один из залов южного флигеля Пражского Града. В соседних покоях разместились шифровальное отделение и группа связи.
Бесшумно распахнулась кремовая с золотыми венками дверь, и вошел адъютант-шифровальщик.
- Обер-группенфюрер! - молодой штурмфюрер четко, как на параде, взмахнул рукой и щелкнул каблуками.
- Записывайте, Вилли. - Протектор Чехии и Моравии, обер-группенфюрер СС и генерал-полковник полиции Рейнгард Гейдрих подошел к окну и, отомкнув бронзовый шпингалет, толкнул раму. Свесившись вниз, жадно вдохнул теплый душистый воздух Ледебургского парка. - Секретно. Управляющему имперской канцелярией Борману. Ставка фюрера. - Он раздвинул трепещущие под легким ветерком шелковые занавеси и еще выше поднял плотные шторы затемнения. Дорогой партайгеноссе Борман! Сообщаю вам в дополнение к моим предшествующим донесениям, что сегодня в 11 часов имперское радио в Чехии огласит следующие смертные приговоры, которые завтра будут вывешены на улицах... Записали?
- Да, обер-группенфюрер!
- Вот список, - Гейдрих вернулся к рабочему столу и взял отпечатанный на машинке листок, где против каждой фамилии стояла карандашная пометка 'экзекутирован'. - Зашифровать и передать по прямому проводу.
- Будет исполнено, обер-группенфюрер, - адъютант сделал шаг назад, и дверные створки сомкнулись за ним.
Косая солнечная дорожка легла на молочно-белый, с легким янтарным оттенком паркет. По лепным украшениям высокого потолка побежали волнистые отсветы дрожащих на утреннем ветру буковых листьев. Оживились птицы в парке, зашумела с треском вырвавшаяся из поливного шланга вода.
Гейдрих глянул на штурманские часы с черным светящимся циферблатом: 7.30. Часа полтора еще можно поработать.
- Подготовьте самолет, - распорядился он по селектору. - В 11.40 вылетаю в Берлин.
В личном распоряжении Гейдриха было теперь три самолета. Старый верный 'дорнье' предназначался для полетов по завоеванным столицам Европы вместе со штабом. Прибывая в Осло, Копенгаген, Брюссель или Париж, Гейдрих любил располагаться с полным комфортом. Всюду он хотел чувствовать себя как дома - в Берлине или Пражском Граде. И это ему легко удавалось. Во всяком случае, шефы местных отделений гестапо и СД не жалели сил, чтобы угодить начальнику РСХА.
Трехмоторный 'юнкерс-52', который в эту минуту, наверно, уже выводят из ангара в Кбелях и готовят к заправке, служил только для регулярного сообщения с Берлином, куда Гейдрих наведывался довольно часто. Как правило, он летал один и лишь иногда брал с собой кого-нибудь из адъютантов.
Когда же требовалось вылететь на линию фронта, он садился в новенький военный истребитель. Сменив генеральский мундир на шлем и реглан офицера люфтваффе, он молодцевато залезал в кабину и, задвинув стеклянный колпак, небрежным мановением перчатки просил взлета. В такие минуты он особенно остро ощущал себя сверхчеловеком. Зорко прищурившись, всматривался он в солнечную голубизну. Время от времени он все же отпускал штурвал и ласково касался гашетки турельного пулемета.
Чертовски жаль, что ему так ни разу и не попался воздушный противник. О, с каким удовольствием прошил бы он в ближнем бою русского Ивана трассирующей очередью! Или в стремительном перевороте через крыло поджег бы какой-нибудь 'спитфайер'. В Берлине это произвело бы впечатление. Но небо вокруг было безгрешным и пустым, как в день творения. Возможно, по той причине, что лучшие асы рейха прикрывали в это время воздушный коридор. Но об этом высокопоставленный пилот старался не вспоминать. Во всяком случае, на военные аэродромы он садился в одиночестве. И садился классно. Отстегнув парашют и забросив планшет за спину, козырял встречающим его гестаповским и армейским чинам и тут же, прямо на аэродроме, включался в работу.
С той памятной ночи 'длинных ножей' он привык всюду иметь под рукой все средства связи: радио, телефон, телетайп. Едва стащив с головы шлем, он уже подписывал приказы и приговоры, диктовал инструкции руководителям гестапо и зондеркоманд, отдавал шифровальщикам секретные распоряжения для резидентов разведки. Он любил замаскированные аэродромы прифронтовой полосы, куда глухо доносится грохот артиллерии главного калибра, а от разрывов полутонных авиабомб едва заметно содрогается земля и дребезжат стекла в офицерской столовой.
Но последнее время громовая музыка Одина перестала радовать истинно нордическое сердце. В
