победном оркестре войны все чаще начинали проскальзывать тревожные ноты.
Ничего не поделаешь: нужно трезво смотреть на вещи. И хотя война, несомненно, будет выиграна, победа достанется дорогой ценой. Блицкриг, во всяком случае, провалился. Особенно тяжела была прошедшая зима. Гейдрих выезжал однажды в разрисованном черно-белыми маскировочными пятнами гиеноподобном 'мерседесе' на Волоколамское шоссе. Что и говорить, вермахт оказался плохо подготовлен к зимней кампании. Это Гейдрих видел собственными глазами. Он один знает, каких трудов стоило ему выжить из генштаба фельдмаршалов-интриганов. И все для чего? Чтобы к кормушке пробрался бездарный Кейтель? Воистину не Кейтель, а Лакейтель...
Но победа тогда все же казалась близкой. На берлинской конференции держав антикоминтерновского пакта Риббентроп имел все основания сказать, что большевистский колосс сломлен. Впрочем, болтать они все мастаки. А ведь это он, Гейдрих, расчистил путь Риббентропу. Напыщенное ничтожество! Стоило ради него спихивать гнилого аристократа Нейрата с министерского кресла... Но Нейрат, конечно, свое отжил. На посту чешского протектора он тоже проявил себя как жалкая размазня. Он, Гейдрих, целых два месяца потратил, чтобы искоренить в протекторате либеральный дух.
Эти дипломаты ни к черту не годятся. Что Нейрат, что Риббентроп. Не могут даже наладить крепкие контакты с военной разведкой или СД. Ведь на другой же день после заявления Риббентропа русские перешли в контрнаступление на Южном фронте! Они взяли Ростов и оттеснили нас на рубеж реки Миус. И все же мы не ослабили натиск. Танки генерала Гота подошли тогда совсем близко к большевистской столице. Мы были в каких-нибудь тридцати пяти километрах от Кремля! Главный болтун Геббельс уже распорядился оставить на первых полосах газет место для экстренного сообщения о взятии Москвы.
Но Гейдрих уже знал, что сенсационного известия не будет. И Канарис это знал. Шестого декабря русские бросили в бой свои отборные части и перешли в наступление. При сорокаградусном морозе и жестокой снежной пурге...
За короткий срок нас отбросили назад на четыреста километров. Эти шаркуны из военного министерства схватились тогда за мемуары наполеоновского адъютанта Коленкура... Послать бы их, сволочей, на Восточный фронт, на проволоку, в снега...
На селекторе замигала красная лампочка. Гейдрих снял трубку.
- Да!
- Обер-группенфюрер! По вашему вызову из Берлина прибыл штандартенфюрер Зиберт.
- Хорошо. Пусть подождет.
Он действительно вызвал к себе позавчера Зиберта. Но тогда он не знал еще, что полетит сам. Хорошеньких дел они там натворили, пока он наводил в Праге порядок. Проморгали у себя под самым носом целую организацию коммунистических саботажников. Как все скверно складывается! Мы переключились на фронты Европы и забываем, что не навели еще порядка у себя дома. И все эта неразумная война на два фронта. Где, спрашивается, Англия, которая, как уверял Геринг, уже у него в кармане? Бездарные министры, бездарные самодовольные генералы. Фюрер правильно поступил, что снял Браухича. Но ему не следовало, конечно, брать главнокомандование на себя. Нет, он, Гейдрих, не сомневается в полководческих способностях фюрера, скорее выражает лишь опасение, что дополнительное бремя может оказаться для него непосильным. Вожди нации не должны опускаться до уровня чисто армейских задач. Для этого у нас достаточно генералов, половину которых следовало бы перестрелять. Почему эти ничтожные идиоты не позаботились о зиме? Геббельс, как всегда, бьет в литавры, но его призыв к сбору теплых вещей не спасет армию, не отведет уже нависшей беды. Поздно. Вторая зима может оказаться губительной.
Если бы фюрер послушался совета Гейдриха!
Протектор Чехии и Моравии снова нахмурился, и лоб его образовал одну прямую линию с носом. Гейдриха не оставляло неприятное чувство, нахлынувшее на него в ставке фюрера. Пожалуй, в основном именно оно его и угнетало. Он подсознательно чувствовал, тошнотворным нытьем под сердцем ощущал, что в великолепном мире, который он, не жалея себя, помог выстроить, произошел необратимый надлом. Ветвистая черная трещина на чистом зеркале. Она мелькнула в бегающих, слезящихся на ветру глазах Гитлера. Какая была в них смятенная и опасная собачья тоска!
Фюрер вызвал его для доклада по экономическим вопросам. Гейдриху пришлось ожидать перед бункером больше часа. Одно это уже было дурным предзнаменованием. Обычно его принимали сразу же. Наконец фюрер вышел, но не один, а в сопровождении отвратительного выскочки Бормана. Нужно же было идиоту Гессу перелететь к англичанам, чтобы его место занял бесчестный интриган!
Гейдрих сразу понял, что почва уже подготовлена. На его приветствие фюрер ответил недовольным изучающим взглядом. Впрочем, это длилось мгновение. Борман фамильярно взял фюрера под руку и увел обратно в бункер. Как няня своевольного ребенка. Напрасно Гейдрих прождал до вечера. Фюрер так больше и не вышел. Лишь на другой день Борман отпустил протектора в Прагу:
- Всего вам хорошего, дорогой партайгеноссе, - с улыбкой, за которой Гейдрих почувствовал затаенную ненависть, сказал он. - Фюрера больше не интересует информация об экономическом состоянии протектората.
Конечно, Борман и теперь продолжает плести против него интриги. Одно лишь утешение, что он интригует против каждого, кому выказывает свое расположение фюрер. И, безусловно, старый лис Канарис тоже не упускает подходящего случая. Но ничего! Для господина адмирала Гейдрих припас хорошенькую бомбу. Его любимчик полковник Остер уже накрыт. Фюреру интересно будет послушать, как офицер абвера через иностранное посольство пытался предупредить голландцев о готовящемся вторжении немецких армий. Да и в Риме не все благополучно, особенно в немецком посольстве. Наконец, эти красные радиодиверсанты! Абвер не очень-то расторопно взялся за дело... Фюрер должен понять, что Гейдрих не склонен цепляться за высокие посты. Он понимает свою задачу в этой жалкой Чехии как боевое задание, которое должен выполнить и по выполнении доложить: 'Мой фюрер, я выполнил приказ, теперь разрешите мне снова посвятить себя моему основному призванию'.
Но способен ли еще фюрер слушать других? И, в частности, его, Гейдриха? Свободна ли теперь его воля, или она целиком подчинена темному влиянию полусумасшедших мистиков и придворных льстецов?
- Пригласите штандартенфюрера, - сказал он в микрофон и нажал кнопку звукозаписывающего механизма.
- Хайль Гитлер! - Зиберт споткнулся о порог и выронил папку с документами. Тяжело дыша от волнения и натуги, принялся собирать разлетевшиеся по полу бумаги.
- Здравствуй, старый служака, - Гейдрих покосился на вспотевший затылок ползающего у его ног штандартенфюрера. Засиделся ты, братец, у меня в аппарате, засиделся... Не послать ли проветриться куда-нибудь в Киев или Париж? А может, в помощь Глобоцнику? У того явно не хватает творческого воображения. Это надо же, додумался подключать выхлопные трубы грузовиков к газовым камерам! Нет, господа, так мы никогда не добьемся нужной производительности. А время не терпит...
- Я привез вам все необходимые материалы, обер-группенфюрер, - Зиберт протянул Гейдриху папку и отер тыльной стороной ладони побагровевший лоб.
- Садитесь, коллега Зиберт, - Гейдрих гостеприимно указал на обитое белым штофом кресло с гнутыми позолоченными ножками. - Я просмотрю это позднее. А сейчас коротко, - он посмотрел на часы, - введите меня в курс дела.
- Двадцать шестого июня сорок первого года в три пятьдесят восемь утра служба радионаблюдения в Кранце перехватила первую радиограмму передатчика РТХ. Контрразведка тут же отдала приказ радиопеленгаторным станциям вермахта: 'Установить время передач РТХ. Степень срочности 1а'.
- Передача велась из Кранца?
- Так сперва думали. Но потом выяснили...
- Когда потом?
- Через пять недель.
- Так. Значит, абвер пять недель сидел сложа руки?
- Не совсем, обер-группенфюрер. Руководитель группы радиоконтрразведки Копп искал передатчик сначала в Кранце и Бреслау, затем по всей Северной Германии, Бельгии, Голландии, Франции...
- А он оказался в Берлине, - Гейдрих сделал пометку в блокноте. Всего в трех километрах от центра радиоабвера. Не так ли, дорогой Зиберт?
