Любовница президента

к Эду Мерфи. Я не хочу быть грубым, но это все, что я могу тебе сказать.

Нортон медленно поднялся.

— Ты совершаешь ошибку, Клэй. Это дело раскроется, и…

— Меня оно не касается.

— Клэй… — начала было его жена.

— Не вмешивайся, Джейн. Ты ничего не знаешь. Доброй ночи, Нортон.

Нортон пожал плечами и направился к выходу.

— Доброй ночи, Джейн, — сказал он. — Спасибо за гостеприимство.

Последнее, что Нортон видел, — это Джейн, беспомощно взирающая на своего мужа. Макнейр захлопнул за ним дверь, и он пошел к машине. Девочки, игравшие в классы у соседнего дома, посмотрели на него и усмехнулись. Нортон отъехал с мыслью, что, возможно, Макнейр еще одумается.

Но Макнейр одумываться не собирался.

— Джейн, ты не должна была пускать сюда этого человека и рассказывать о моих делах.

— Клэй, мне казалось, он хочет помочь тебе.

— Помочь мне? Это он нуждается в помощи. На той неделе большое жюри вызывает его для дачи показаний. Держу пари, этого он тебе не сказал. Неужели непонятно? Он просто ищет способ выкрутиться.

— Клэй, что ты знаешь о Риддле?

— Ничего.

— Ты же говорил, что он сумасшедший. И теперь как будто боишься его. В чем дело?

Макнейр с раздражением заходил по комнате.

— В чем дело? Ты очень хочешь знать? Хорошо. Я скажу тебе, в чем. Байрон Риддл грозился убить меня. Вот почему я сменил кабинет. И вот почему не вмешиваюсь в происходящее. Я ничего не знаю и не хочу знать.

Он сел на диван и обхватил голову руками. Джейн поднялась, села рядом и коснулась его руки.

— Убить, Клэй? Да ведь он шутил. Макнейр вскочил с дивана.

— Он не шутил! Как ты не можешь понять? Он избил меня. Он грозил мне пистолетом. Он намерен убить меня, как ты не поймешь?

— Но за что?

— Этого я сказать не могу.

— Ты должен.

— Не могу, черт возьми! Это… это политика. Я не могу объяснить тебе. Я просто должен смириться.

— Смириться? Хотя тебя грозят убить? Клэй, либо ты расскажешь мне, в чем тут дело, либо я… заберу девочек и уеду куда-нибудь, где живут нормальные люди и никто не говорит об убийствах.

Макнейр застонал и плюхнулся на диван. Мир, в котором он жил, рушился. Почему его не оставляют в покое, почему не дают заниматься только своей работой?

— Джейн, однажды я случайно заглянул в стол Риддла, там была магнитофонная пленка, имеющая какое-то отношение к Донне Хендрикс. Он застал меня и пригрозил убить, если я кому-нибудь расскажу. И убьет. Вот почему я должен оставаться в стороне от этого дела.

Джейн Макнейр опустилась в кресло стиля королевы Анны, подаренное им четырнадцать лет назад к свадьбе.

— Клэй, ты должен рассказать это… кому-нибудь. Нортону, или полиции, или кому-то еще.

— Не могу, — простонал он. — Не могу.

Удрученно глядя на бежевый ковер, Макнейр пытался понять, что происходит с ним. Теперь он уже окончательно уверился в том, что мир сошел с ума.

29

Нортон с Энни взяли такси до Капитолийского холма и пообедали в одном из ресторанов сената; бобовый суп был одним из немногих неизменных пристрастий Нортона. Потом дошли до Капитолия и спустились к Моллу по длинной мраморной лестнице. Был канун дня памяти погибших в войнах, и на широком зеленом пространстве виднелись сотни туристов, ходивших от музея к музею, автомобили, без конца кружившие в тщетных поисках стоянки, а вдали у памятника Вашингтону — яркие воздушные змеи в небе.

Остановились они у Пятой-стрит.

— Куда пойдем? — спросил Нортон. — В музей Хиршхорна или в Национальную галерею? Господи, хорошо бы приехать сюда туристом.

— Как у нас со временем? — спросила Энни.

— Времени мало. Через полчаса я хотел бы пойти на этот фестиваль.

— Тогда побродим по Саду скульптур. Я не хочу, чтобы ты меня торопил.

Она взяла его за руку, и они свернули налево к музею Хиршхорна.

— Бывал ли ты когда-нибудь в его залах навеселе? — спросила Энни.

— Нет еще.

— Как-то у нас был пикник в Молле, мы накурились гашиша, потом я попала в музей и простояла целый час перед одной из картин Джексона Поллока. Раньше я не понимала его — видела просто разноцветные разводы, — но на этот раз картина буквально ожила. Цвета менялись, картина излучала большую энергию, и меня это захватывало… Казалось, что меня похищают.

— Дешевые восторги, — раздраженно сказал Нортон. В Саду скульптур они стали неторопливо ходить между статуями павших воинов, громадными абстрактными скульптурами из железа с подвижными частями, прошли мимо детской коляски Пикассо, мимо величественной роденовской композиции «Граждане Кале» и наконец остановились в тени громадного, погруженного в раздумья Бальзака.

— Замечательно, — сказала Энни. — Если рай существует, он должен быть таким же.

— Может, бог окажется похожим на Джо Хиршхорна, — задумчиво сказал Нортон, — славного торговца мелким скотом, коллекционирующего скульптуры. Пойдем поедим мороженого.

Они перешли людную музейную площадь, бросили монетки в фонтан, обогнули его, купили два брикета мороженого у мрачного пуэрториканца и вернулись в Молл. Нортон повел Энни к рощице неподалеку от Двенадцатой-стрит, где дюжины две подростков устроили базар под открытым небом. Товары их были разложены на ломберных столиках и индейских одеялах: керамика, картины, изделия из кожи, шали, украшения. Изготовители товаров, удивительно пассивные торговцы, стояли молча с блаженными улыбками и наивными глазами.

— Отсталые ребята, — объяснил Нортон. — Это какая-то особая программа. Джой Смоллвуд должен быть здесь, но я его не вижу.

Они медленно пошли вдоль столов. Энни купила несколько керамических чашек и индейское ожерелье. Один парень сказал Нортону, что Джой будет попозже.

— Ну и что теперь? — спросила Энни.

— Давай уйдем, а потом вернемся.

— Куда направимся?

— Я ни разу не бывал там, — сказал он, указав на большое здание между Моллом и Конститьюшн- авеню.

— Я тоже не бывала. А что это?

— Музей истории и технологии.

— Как это понять?

— Не знаю. Пошли посмотрим.

Музей оказался поразительной сокровищницей всякой всячины — от самого большого в мире американского флага до моделей судов, старых автомобилей и громадной статуи Джорджа Вашингтона в