— У нас есть хорошие вакансии в министерстве юстиции, — сказал Уитмор. — Мы могли бы взять тебя туда.
Нортон поглядел в хмурое лицо Уитмора и понял, что говорят они на разных языках. Расстроенный этим, он ответил резче, чем следовало:
— Меня не интересует работа в министерстве юстиции. Уитмор поглядел на свою сигару, зажег ее снова, с удовольствием пыхнул несколько раз, а потом с меньшим удовольствием обратил взгляд на Нортона.
— Значит, не интересует? — с презрением сказал он. — Ну вот что, мистер Праведник, позволь задать тебе такой вопрос.
Интересует тебя мой законопроект о страховании здоровья? Интересует тебя моя школьная программа? Помнится, работая у меня в штате, ты ими очень интересовался.
— Интересуюсь и сейчас.
— Да? Так вот, если ты втянешь меня в скандал, им конец. Послушай, Бен, я многого добился, я многое делал для страны, но, если эта история получит огласку, мои противники дискредитируют меня и все, за что я стою. Тебе ясно? Ты играешь им на руку. В самом лучшем случае моя программа провалится. И, возможно, это еще не все. Конгресс в последние несколько лет чувствует свою силу и может использовать ее полностью. Я имею в виду импичмент.
Уитмор сделал паузу, чтобы его слова дошли. Нортон неловко заерзал в кресле.
— Ты знаешь, кто такой вице-президент и за что он стоит, — сказал Уитмор. — Я взял его, потому что он был мне нужен на выборах, но, если он займет мое место, все повернется на сто восемьдесят градусов.
Нортон беспомощно развел руками.
— Мистер президент, не исключено, что расследование убийства Донны приведет к этому. Я не знаю. Но поделать ничего не могу.
— Ничего не можешь! — гневно сказал президент. — Для начала можешь спуститься на грешную землю. Нельзя заварить такую кашу и уйти в сторону. Ты должен отвечать за свои поступки.
— И вы тоже. В том-то и дело.
Уитмор поднялся и стал расхаживать по кабинету.
— Бен, когда это дело раскрутится, кое-кто заинтересуется твоими мотивами. Учти, тебя будут всячески обзывать.
— Ничего.
— И, судя по тому, что мне сказал Кифнер, у тебя могут быть неприятности за утаивание сведений от полиции. Нортон чуть не рассмеялся.
— Хотите верьте, хотите нет, я старался оберечь вас. Не хотел без крайней необходимости рассказывать о вашей связи с Донной. Но это обвинение принять рискну.
— Дело не только во мне и конгрессе, — сказал Уитмор. — Видишь глобус? Послушай, у нас есть осложнения в таких местах, о которых ты даже не слышал. И будь уверен, другая сторона воспользуется ими, видя, что дома меня режут под корень. А если они начнут теснить, я отвечу тем же. Так и начинаются войны. Подумай об этом. То, что ты делаешь, может надолго испортить судьбу страны.
— Если вы находитесь над законом, ее судьба испорчена навсегда, — ответил Нортон.
— Это твое последнее слово?
— Пожалуй.
— И ты так уверен в себе, что рискнешь расколотить страну, лишь бы настоять на своем?
— Нет, я так в себе не уверен, — сказал Нортон. — Мне страшно до смерти, что я делаю не то. Но я напряженно думал, принял решение, и, пожалуй, это решение единственное, с которым я могу жить.
— А что, если я не стану играть в твою игру? — вдруг спросил Уитмор. — Если я скажу Кифнеру, что расследование должно касаться только Ника, и министр юстиции меня. поддержит?
— Тогда я позвоню Гейбу Пинкусу и расскажу все, что знаю, включая этот разговор. В любом случае эта история станет известна. Но лучше, если от вас.
Президент вздохнул, тело его, казалось, слегка обвисло.
— Для этого потребуется время, — сказал он.
— Двадцать четыре часа я буду молчать, — сказал Нортон. — До завтрашнего полудня. К тому времени вы успеете собрать прессконференцию.
— Ты хочешь присутствовать на ней?
— Не особенно, — сказал Нортон. — Посмотрю по телевизору.
— А что станется с тобой, Бен? — спросил президент. — Когда все будет позади?
— Не знаю, — ответил Нортон. — Наверно, вернусь в Северную Каролину и займусь адвокатской практикой.
Уитмор в изумлении поглядел на него, потом внезапно встал. Решение было принято, встреча окончена.
— Ну что ж, кажется, все. Ты крепкий орешек, Бен. Жаль, что ты не на моей стороне.
— На вашей, мистер президент. Честное слово, на вашей. Они обменялись рукопожатием, и секунду спустя Нортон покидал Белый дом, как ему казалось, навсегда. Когда он вышел из ворот и пошел по Пенсильвания-авеню, ему, как жене Лота, захотелось оглянуться в последний раз, но в то же время было страшно, и поэтому он шел, не оглядываясь.
32
Звонок раздался без десяти одиннадцать. Нортон неохотно снял трубку — он перестал давать интервью, — но репортер оказался его вашингтонским знакомым, Нортон с уважением относился к тому, что он пишет, и решил поговорить с ним.
— Бен? Как там дела?
— Все отлично, Билл.
— Ты занят?
— Не особенно. Чем могу быть полезен?
— На будущей неделе начинается суд, и я решил написать о тебе. Главный свидетель возвращается в Вашингтон и все такое. С твоего отъезда прошел почти год. Люди интересуются, как ты там.
— Билл, я ничего не могу сказать для печати. Всякая гласность на этой стадии может повлиять на ход процесса, пойти на такой риск я не могу.
— Давай тогда поговорим о том, как тебе живется. Без связи с процессом. Просто расскажи, чем ты там занимаешься.
— Я адвокат в маленьком городке, вот и все. Контора моя находится на втором этаже старого дома, выходящего фасадом на здание суда округа Вене. Из окна видна площадь с цветущим кизилом, в центре ее памятник павшим конфедератам, на скамейке под ним целыми днями сидят старики, жуют табак, строгают ножами палочки и рассказывают небылицы. Во второй половине дня я выступаю на процессе по оскорблению личности. Потом встречаюсь с владельцем табачной фермы, желающим изменить завещание. Вот так и идут дела.
— И ты
— Доволен, как свинья в клевере.
— У тебя не возникает желания вернуться в Вашингтон?
— Билл, помнишь, что говорит Гек Финн в конце книги? «Мне этого не стерпеть. Я уж пробовал». Такое же отношение у меня к Вашингтону. Я уже пробовал.
— Как Энни? Привыкает к деревенской жизни?
— Она от нее в восторге. Пишет роман. Кроме того, занимается садом и много ездит верхом. Мы играем с друзьями в бридж. По воскресеньям, если позволяет погода, ездим рыбачить на озеро. Простая жизнь — тут не о чем писать.
— По-моему, как раз есть о чем, — сказал репортер. — В твоем положении взять и выйти из игры.
