– Он упал! Сэр Роберт упал! – кричит король, когда один из всадников с грохотом валится на землю. Я в волнении подаюсь вперед.
– Надеюсь, он не ранен, сир, – говорю я почти шепотом.
– Нет, не думаю, – отвечает он.
К счастью, упавший с лошади рыцарь поднимается на ноги. Он машет аплодирующим ему зрителям. А тем временем победитель раунда, сэр Джеймс Ноллис, приближается к галерее на своем скакуне, снимает шлем и потрясает им в знак победы.
– Эта честь предоставляется вам, миледи Джейн, – говорит король, подавая мне золотую стрелу для вручения рыцарю.
Я встаю, покраснев.
– За вашу храбрость, сир, – говорю я, вручая трофей сэру Джеймсу, который берет мою протянутую руку, целует ее и вежливо кланяется.
– Благодарю, прекрасная леди, – кричит он. – Вот это настоящая честь!
Я сажусь, смущенная всеобщим вниманием к моей персоне, а он отъезжает.
Судья турнира уже глядит на имена и щиты на рыцарском древе в конце ристалища, дабы назвать следующую пару участников. Рядом со мной король Эдуард беспокойно ерзает в кресле.
– Как бы мне хотелось быть там, – говорит он. – Мой отец был великим мастером ристаний, ему не смели запрещать. А я, я, кажется, навек обречен быть зрителем.
– Очень жаль, сир, – робко произношу я. – Разве вы не можете настоять на своем участии? Вы король, и вам должны повиноваться.
– Ах, Джейн, если бы вы знали. – Он вздыхает. – Мне не позволяют соревноваться, чтобы меня не убили. Тогда леди Мария стала бы королевой, и представьте, что бы это значило.
Он мрачнеет. Так получается, что сегодня я чувствую себя неудобно по нескольким причинам. Мой тугой кожаный корсет сильно жмет, не успев принять форму моей развивающейся фигуры, и я сижу, прямая и неподвижная, на скамеечке рядом с креслом короля, не имея возможности даже вздохнуть. Рядом со мной его величество угрюмо наблюдает за турниром, не замечая больше, кажется, ни моего присутствия, ни леди Мэри Дадли по другую его руку. Если он и нарушает молчание, то лишь для того, чтобы прокомментировать технические моменты молодому дворянину, стоящему позади нас. Раз или два я ловлю на себе сверкающий восхищением взгляд этого светловолосого ирландца, Барнаби Фицпатрика, чьи голубые глаза продолжают оценивающе меня разглядывать за спиной своего господина. Я робко ему улыбаюсь, не зная, можно ли мне посмотреть на него в ответ. На всякий случай стараюсь глядеть только на арену. Еще я остро чувствую присутствие матушки, сидящей неподалеку и следящей за мной орлиным взором.
Когда наступает перерыв и нам приносят золотые подносы с закусками, король оборачивается ко мне.
– Я узнаю подвеску, – произносит он. – Она принадлежала моей мачехе. Существует ее портрет с этой подвеской. Она была хорошей женщиной. Мне ее недостает.
– Мне тоже, ваше величество, – с тоской отвечаю я.
– Однако ее муж был глупый и опасный человек, – продолжает Эдуард более холодно. – Заговорщик и предатель. Он убил мою собаку. – Я не могу определить, что он считает более серьезным преступлением. – Вы знаете, что он задумал нас обручить?
– Я… я слышала что-то в этом роде, сир, – уклончиво отвечаю я.
Король нерешительно смотрит на меня.
– Некоторые считают, что это хорошая идея, – заявляет он, понижая голос. – То есть чтобы нам с вами пожениться. Мои наставники высказываются в пользу сего и убеждают, что это самое заветное желание приверженцев нашей новой религии. Они называют много уважительных причин для такой партии, и, наверное, они правы. Как по-вашему, миледи Джейн?
Растерявшись от его внезапного перехода к этой теме, я тупо молчу, пока наконец не понимаю, что мой ответ определит судьбы многих людей.
– Я… я, ваше величество, исполню то, что будет угодно вам и моим родителям, – чистосердечно лепечу я. – Мне говорили, что однажды я сделаю удачную партию, но я никогда и не думала заглядывать так высоко. Сир, я ваша покорная слуга и знаю свой долг.
– Мы все знаем свой долг, кузина, – недовольно замечает Эдуард, – но каковы ваши личные симпатии?
– Ваше величество делает мне такую честь. Я даже не знаю, что сказать. – Я осекаюсь, не будучи уверенной, какой ответ он хочет услышать.
– Я хотел спросить, – король приходит мне на помощь, – желали бы вы выйти за меня замуж и стать королевой Англии?
– Вашему величеству не нужно спрашивать, – отвечаю я, чувствуя, как жарко пламенеют мои щеки. – Это величайшая честь для любой леди, и это больше, чем я могу желать.
Наступает неудобная пауза. Не сболтнула ли я лишнего? Матушка пристально разглядывает нас со своего места неподалеку, и я вижу, что ее распирает от желания узнать, о чем мы говорим.
Эдуард вздыхает:
– К несчастью, я не могу этого у вас просить. По причинам государственной важности я помолвлен с принцессой Елизаветой Французской, и мои советники уверены, что государственные интересы перевешивают все прочие соображения. Но я хочу, чтобы вы знали: будь я просто Эдуард, а вы – просто Джейн, я бы предпочел жениться на вас. Мы друг другу подходим, у нас общие взгляды. Принцесса – католичка, и мне придется ее переубеждать. Бог даст, она не будет упрямой. Короли, – с печалью добавляет он, – не могут выбирать супругу по своему вкусу. Я хотел, чтобы вы это знали.
– Я понимаю, сир, – говорю я и про себя недоумеваю: неужели это конец всех грандиозных планов моих родителей? Но вместе с тем я испытываю странное облегчение. У меня такое чувство, что ужиться с этим холодным, высокомерным, равнодушным юношей было бы непросто. И я не хочу быть королевой Англии, хотя я бы ею стала, если бы Господь определил мне этот путь.
– Да, еще одно, – вспоминает король, отирая со рта крошки пирога и протягивая руку за кубком. – Этот разговор должен остаться между нами.
– Конечно, сир.
Еще не хватало говорить об этом родителям. Пусть думают, что наш с королем союз еще возможен. По крайней мере, это не даст им броситься на поиски другого мужа, что, в свою очередь, сбережет драгоценное время, прежде чем меня заключат в оковы брака.
Пантомиме не видно конца. Хотя актеры графа Оксфорда считаются лучшими во всем королевстве и разыгрывают великолепное представление, с чудесными костюмами и декорациями, я не в состоянии им наслаждаться. Голова у меня раскалывается от боли, и хотя я часто страдаю головными болями во время месячных, на этот раз не они тому причиной. Слабость и усталость предсказывают, что я, как сказала бы миссис Эллен, «что-то подхватила».
Пытаясь не подавать виду и борясь с одолевающей меня сонливостью, я украдкой оглядываю важных гостей за столом, ища в их лицах признаки скуки. Наши хозяева, лорд и леди Уиллоуби, крупные землевладельцы в этой части Эссекса, сидят с радостными улыбками на лицах, довольно кивая в такт музыке. После Оксфорда мы с родителями навестили несколько знакомых аристократических семейств, а затем остановились на два месяца у их друзей Уиллоуби. Через пару дней мы возвращаемся домой – к большому, я догадываюсь, но тайному облегчению наших хозяев. И на прощание они устроили для нас этот роскошный прием и представление.
Между лордом и леди Уиллоуби сидит леди Мария, которая приехала из своего дома в Ньюхолле и присутствует здесь в качестве почетной гостьи. Ей, кажется, здесь нравится, но трудно сказать, насколько она счастлива. Леди Марии тридцать четыре года, но выглядит она гораздо старше. Складки разочарования и скорби избороздили ее лицо, в рыжих волосах заметны седые пряди, и она по-прежнему костлява. Всем известно, что жизнь ее не баловала, особенно последние несколько лет; она ведет жесткую и нескончаемую борьбу за свою мессу, и хотя заблуждается в своих верованиях, претерпела за них многие страдания. Ходили слухи, что в начале этого года она чуть было не покинула Англию, дабы искать приют у своего кузена императора, но в последнюю минуту ее удержали друзья, объяснившие ей, что, случись
