— Узрите оплот богов! — сказал Коэн, снова принимая позу.
— Да, точняк, вижу, — отозвался Калеб. — У тебя спину прихватило что ли?
— Ты записал, что я сказал «Узрите»? — спросил Коэн у менестреля. — Ты ж ничего не записываешь.
— Может, ты сказал…
— …молвил…
— прости, молвил «Узрите ж божий храм», ты не против? — спросил менестрель. — Это лучше ложится в слог.
— Ха, как в старые добрые времена, — сказал Маздам. — Помнишь, Хэмиш? Мы с тобой нанялись к Герцогу Леофрику Законнорожденому, когда он вторгся в Нольфьорд?
— Айе, помню.
— Битва шла пять проклятых дней, — сказал Маздам, — и все потому, что герцогиня ткала гобелен в память о ней. Мы бились снова и снова, и знаете, как тяжело было замирать, когда она меняла иглы? На поле битвы нет места показухе, я всегда говорил.
— Айе, я помню, ты еще делал пошлые знаки дамочкам! — захихикал Хэмиш. — Я видел этот старый гобелен в замке Розанты много лет спустя, и я точно говорю, это был ты!
— Может, просто пойдем дальше? — спросила Вена.
— Да все не так просто, ты пойми, — сказал Коэн. — Нельзя просто пойти и сделать. Надо, чтобы потомки тебя помнили.
— Хы, хы, хы, — засмеялся Маздам.
— Шутки в сторону, — сказал Коэн. — Расскажи мне о героях, о которых не сложили песен и саг. Расскажи.
— Э? Что это за герои, раз о них нет песен и саг?
— Вот видишь!
— И какой у нас план? — спросил Злобный Гарри, глядя на мерцающий свет за городом богов.
— План? — переспросил Коэн. — Я думал, ты знаешь. Мы прокрадываеся вовнутрь, подрываем детонатор и драпаем со всех ног.
— Да, но как ты планируешь это сделать? — спросил Злобный Гарри. Он вздохнул, увидев их лица. — Вы не знаете, да? — устало сказал он. — Вы думаете, что сделаете это все сходу, раз и все? Герои не сторят планов. Планы — это наша привелегия, Темных Властелинов. Ребята, это же обитель богов! Думаете, они не заметили, что по округе шатается шайка людей?
— Мы вообще-то рассчитывали на величественную гибель, — сказал Коэн.
— Верно. После этого. О господи. Слушайте, меня выгонят из тайного общества злобных психов, если я позвою вам пойти туда mob-handed, — Злобный Гарри потряс головой. — там же сотни богов! Это все знают. И все время появляются новые! Ну? Разве план не очевиден? Эй, кто-нибудь?
Маздам поднял руку.
— Мы врываемся вовнутрь? — спросил он.
— Да, конечно, мы же все тут крутые герои, точно. — ответил Злобный Гарри. — Нет. Я имел в виду совсем не это. Парни, вам страшно повезло, что вы встретили меня…
Свет на луне заметил Профессор Беспредметных Высказываний. Он как раз курил, облокотившись на перила.
Он не был особенно честолюбив и в основном все старания напралял на то, чтобы держаться подальше от неприятностей и делать как можно меньше. Беспредметные Высказывания тем и хороши, что никто не может сказать, о чем они. И поэтому у Профессора было много свободного времени.
Он смотрел на тусклый призрак луны, а затем пошел искать аркканцлера, который рыбачил.
— Наверн, луна такой и должна быть? — спросил он. Чудакулли поднял глаза.
— О боги! Тупс! Куда он запропастился?
Думминга нашли на койке, спящего одетым. По лестнице он спускался в полусооном состоянии, но проснулся сразу, как только глянул на небо.
— Так и должно быть? — требовательно спросил Чудакулли, указывая на луну.
— Нет, сэр! Конечно же нет!
— Определенно, это проблема, да? — с надеждой спросил Профессор.
— Конечно да! Где вездескоп? Кто-нибудь говорил с ними?
— А, ну, это не в моих обязанностях, — сказал Профессор Беспредметных Высказываний, отступая. — Простите. Зовите, если что. Вы, наверное, очень заняты. Простите. Теперь пламя извергали все драконы. Ринсвинду показалось, что его глаза прилипли к затылку.
На следующем кресле был потерявший сознание Леонард. Моркоу, кажется, растянулся на обломках, протаранивших противоположную стену кабинки.
Судя по зловещему скрипу и запаху, орангутан держался за спинку кресла Ринсвинда.
О, и когда он сумел-таки повернуть голову к окну, то увидел стаю дракончиков в огне. Это не удивляло — пламя, извергаемое драконами, было практически совершенно белым.
Леонард упоминал о каком-то рычаге… Ринсвинд смотрел на рукояти через кровавый туман. «Если мы потеряем всех драконов, говорил Леонард, мы…» Что? Какой именно рычаг?
На самом деле в такие моменты выбор очевиден.
Ринсвинд, чье зрение было затуманено, чьи уши наполнили стенания корабля, нажал на тот, до которого смог дотянуться.
Я не могу вставить это в сагу, подумал менестрель. Никто никогда в это не поверит. То есть они не захотят в это верить.
— Доверьтесь мне, лады? — Злобный Гарри испытующе оглядывал Орду. — Я хочу сказать, что, да, я конечно, ненадежен, но это уже вопрос гордости, поймите. Доверьтесь мне. Это сработает. Я могу поручиться, что даже боги не знают всех богов, понимаете?
— Я себя чувствую последним уродом с этими крыльями, — пожаловался Калеб.
— Госпожа МакГэри прекрасно поработала над ними, так что не ной, — огрызнулся Злобный Гарри. — Ты замечательный Бог Любви. Правда, какой именно любви, не скажу… А ты…?
— Рыбий Бог, Гарри, — ответил Коэн, который налепил на кожу чешуйки и сделал рыбоголовый шлем из своего ныне покойного врага.
Злобный Гарри попробовал перевести дыхание.
— Здорово, круто, очень древний рыбий бог, да. А ты, Маздам, кто?
— Бог чертовых Матершинников, — сказал жестко Маздам Дикий.
— Эм, это может сработать, — сказал менестрель, увидев, как нахмурился Гарри. — В конце концов, есть же Музы песен и танцев, и даже есть Муза эротической поэзии…
— О, это мне подходит, — уступил Маздам. — Юная щеботанская леди, Твои обьятья были как…
— Ладно, ладно. Ты, Хэмиш?
— Бог Фигни, — сказал Хэмиш.
— Какой фигни?
Хэмиш пожал плечами. Он не дожил бы до этого времени, будь у него излишне живое воображение.
— Ну… всякой разной, — сказал он. — Че-нить типа потеряных вещей. Того, что вокруг валяцца.
Серебряная орда повернулась к менестрелю, который немного подумал и кивнул.
— Может сработать, — сказал он наконец.
Злобный Гарри повернулся к Малышу Вилли.
— Вилли, зачем у тебя на голове помидоры, а в ушах морковка?
— Вам понравится, — ухмыльнулся Малыш Вилли. — Я Бог Блюющих.
— Уже было, — сказал менестрель, опередив Гарри. — Рвотия. Богиня Анк-Морпорка, тысячи лет назад. «Принести жертву Рвотии» значит…
— Так что лучше подумай еще, — проворчал Коэн.
— О? А кем будешь ты, Гарри? — спросил Вилли.
