— А Наташа? Ей-то зачем?
— Не смеши… вид должен размножаться… чтобы выжить… Я много лет… возился с вервольфами… хочу поставить эксперимент… последний… Станешь Адамом… новой расы…
Оборотень замолчал. Похоже, его гортань изрядно устала от непривычной работы — последние слова звучали все более неразборчиво.
Руслан тоже молчал, размышляя. Не о предложении Эскулапа… О другом. О том, хватит ли Наташе решимости пустить в ход свой пистолет — два последних патрона в обойме снаряжены спецпулями с серебряной начинкой… Или хватит ли решимости Ростовцеву — если Наташа введет ему ударную дозу антидота, и Андрей на короткое время вновь почувствует себя человеком…
О себе Руслан не думал. Адамом новой расы он не станет. Значит, умрет. Человеком.
Шагнул назад, и еще раз, и еще… Хотя прекрасно понимал, что пара лишних метров — ничто для оборотня, для его стремительного прыжка-полета… Ладно, даже эта мохнатая смерть не убивает мгновенно… Четыре первых, обычных патрона он успеет расстрелять. Должен успеть… А следующие станут смертельными для вервольфа. Правда, Руслану это ничем не поможет. Аргентизация прикончит мутировавший организм ликантропа тоже далеко не мгновенно…
Эскулап в нынешней своей ипостаси видел во тьме куда лучше, чем кошка. И прекрасно разглядел, как поднимается пистолет.
— Не глупи… Сам знаешь… меня сейчас…
Грохнул выстрел. Вспышка на миг разорвала мглу. При свете второй Руслан увидел несущуюся к нему мохнатую тушу.
Он нажимал на спуск, когда страшный толчок в грудь сбил с ног. Нажимал и позже, упав, когда клыки полоснули по горлу… Нажимал, чувствуя, как дергается в руке пистолет, — хотя не чувствовал больше ничего, даже боли, и не видел ничего, — лишь багровый туман, клубящийся перед глазами… Потом пистолет замолчал, а туман стал гуще, и из него прозвучал ласковый женский голос: «Алеша, Алешенька…», Руслана много лет никто не называл так… «Мама…» — прошептал он, а может быть, лишь попытался прошептать…
3
Граеву доводилось видеть такие дома — в Грозном, вскоре после того, как его заняли федеральные войска во время первой чеченской… И в кадрах старой кинохроники доводилось видеть — там, где на экране возникали руины Сталинграда, или Берлина, или любого другого из многочисленных разрушенных войной городов.
Однако данный конкретный дом располагался не в Сталинграде. И не в Берлине. И даже не в Грозном… В центре Санкт-Петербурга — а на улицах этого города никогда не грохотали ни подковы вражеской конницы, ни гусеницы вражеских танков, что бы там ни говорили злопыхатели о «сердце Империи, размещенном под кончиком ногтя»…
В здание Лаборатории генетического анализа можно было теперь войти относительно беспрепятственно, — стоило лишь перелезть через временный забор из не струганных досок, или отыскать в том заборе лазейку: две доски, висящие на одних только верхних гвоздях. Лазейка эта возникла четверть часа назад стараниями Граева, а забор, похоже, установили несколько дней назад, — доски свежие, пахучие, совсем не успевшие потемнеть от непогоды. Впрочем, неизбежные в подобных случаях граффити уже начали появляться: два намалеванных черной краской лозунга призывали бить хачей и жрать буржуев, а некий вооруженный аэрозольным баллончиком индивид изобразил гипертрофированный половой орган, и заодно (сделав две орфографических ошибки), поведал миру, какая все-таки сука Маринка и что с ней надлежит делать всем нормальным мужикам…
Внутри, за забором, никаких препятствий для входа в здание не обнаружилось, — массивная броневая дверь, преградившая путь Граеву в прошлый визит сюда, исчезла. Впрочем, даже оставайся она на месте, сей факт мало бы что изменил — окна зияли пустыми провалами: исчезли и решетки, и стекла, и рамы.
Он бродил по пустынным гулким помещениям с какой-то иррациональной надеждой: вдруг съехавшие «растениеводы» позабыли что-то важное, оставили какой-то малозаметный след, который позволит отыскать их новую берлогу… Ничего, конечно же, не нашлось. Такое случается только в голливудских боевиках — и только у не слишком одаренных сценаристов, не знающих, каким еще способом вбросить герою необходимую информацию.
Здесь же поработали люди, не привыкшие оставлять за собой следов…
Кое-что понять было можно: вот тут, на первом этаже, например, стояло какое-то массивное оборудование, весящее не одну тонну — судя по монолитному бетонному постаменту, уходящему сквозь пол куда-то в подвал… А вот тут в стену был вмурован сейф — хорошо вмурован, на совесть, судя по тому, как раздолбали старый кирпич, чтобы его извлечь… Но какое именно оборудование, и какие именно документы лежали в том сейфе — не понять. Если, естественно, ты не телепат-медиум.
Тем не менее Граев, привыкший доводить любое дело до конца, осмотрел все помещения, ни одного не пропустив. Ничего… Забрали все, вплоть до сантехнической и электрической фурнитуры — на стенах нет ни выключателей, ни розеток, в бывшем туалете из стены сиротливо торчат водопроводные трубы, из пола — оголовки фановых…
Для постороннего наблюдателя картина невинная: здание старое, давно пора ему на капитальный ремонт, — и арендовавшую организацию попросили съехать. Она и съехала, не чинясь. Все вполне благопристойно — если не знать, что напоследок арендаторы решили провести акцию по устранению людей, некогда совавших нос в их дела… Хотя нет, конечно же, официальный арендатор — Всероссийский институт растениеводства — тут не при чем.
Граев подошел к раскуроченной стене — к той самой, что скрывала, по его разумению, сейф. Мощные штыри, уходящие в кирпич, явно срезаны пилой-болгаркой. Причем распилы ярко блестят — совсем свежие, совершенно не успели окислиться. Полное впечатление, что эвакуация проводилась пару дней назад. Совсем чуть-чуть не успел Граев сесть на хвост переезжающим лже-генетикам.
Однако в минувшую неделю было не до работы…
Сначала проводил в Белоруссию Катю с Ксюшей, и не абы как, но чтобы никто не смог легко и просто проследить их путь… Родители Саши, живущие в Могилеве, присмотрят за внучкой, а вот Катя… Нет никакой уверенности, что она выполнит полученные от Граева инструкции: отправляться в заграничное турне, благо денег хватает и есть загранпаспорт с несколькими действующими визами, отправляться и не задерживаться надолго в какой-либо стране… Она и в Белоруссию-то поехала с большой неохотой. Как бы не вернулась… Странные понятия у этой женщины о том, что надлежит делать в критических ситуациях.
Затем Граев занялся обустройством нынешней своей нелегальной жизни. Задействовав старые знакомства, раздобыл паспорт, способный выдержать и беглую проверку на улице, и даже «пробивку» по милицейским базам данных. Снял жилье: однокомнатную квартиру в городе и домик в Тярлево, — скорее даже не дом, а переоборудованную под жилье времянку; не Бог весть какие хоромы, но в качестве запасного аэродрома сгодятся. Обзавелся двумя насквозь нелегальными стволами, а заодно и тачкой — непритязательной пятидверной «Нивой». Свой же приобретенный в рассрочку «лексус», засвеченный теперь во всех милицейских ориентировках, Граев не стал продавать на запчасти людям, не интересующимся документами, — поставил в примыкавший к тярлевской халупе сарайчик, гордо именуемый «гаражом». Пожалел, честно говоря…
Денежная заначка изрядно уменьшилась, а теперь вот выяснилось, — пока он экипировался и обеспечивал тылы для схватки с «растениеводами», те взяли да и отчалили в неизвестном направлении. И, надо понимать, свернули охоту на Граева… Зачем? Тем же самым сейчас с куда большим размахом занимается весь правоохранительный аппарат.
Ниточка, с которой Граев собрался начать разматывать клубок — здание Лаборатории на Петроградской стороне — оборвана. И теперь остается лишь одна слабенькая зацепка — полученная от подполковника Мельничука папка. Шансов мало, но вдруг да найдется там что-то, позволяющее вычислить
