1
Больниц в Ямбурге оказалось целых две — центральная районная, сокращенно ЦРБ, и стационар химкомбината.
Граев решил начать поиск с первой — благо, от автовокзала ее отделяло меньше километра. Он не ошибся, в справочной ЦРБ подтвердили поступление пациента по фамилии Крапивин.
Дальше началось непонятное. К пациенту Граева категорически не пустили. Не помог даже набор универсальных отмычек к человеческим душам — серо-зеленые бумажки с портретами заморских президентов. Дежурившая по отделению медсестра смотрела на них так, словно в Ямбурге до сих пор действовала статья УК, сурово карающая за владение иностранной валютой. Даже назвать палату, где лежал Крапивин, отказывалась.
Людмила, державшаяся поодаль, куда-то исчезла в самом начале попыток Граева улестить цербершу. Он удивился, увидев ее спустя недолгое время — шла по коридору уверенно, в белом халате и в бахилах, в руках пакет с печеньем и яблоками. Шла и совершенно не обращала внимания на препирательства Граева с дежурной. Глядя на ее уверенную походку, никто бы не усомнился, что женщина здесь не первый раз, знает, куда идет, и имеет на это полное право.
Он подыграл мгновенно: пошел на медсестру, как на амбразуру, качая права и угрожая жалобами медицинскому начальству, хамил двум выскочившим на громкие голоса санитарам, — и был в конце концов вытолкан с позором прочь.
Людмила прошла на отделение беспрепятственно.
Яблоки и печенье продавались внизу, в холле. Происхождение же халата с бахилами осталось загадкой. Надо думать, не весь персонал относился столь пренебрежительно к валюте бывшего потенциального противника.
Граев ждал Людмилу у больничного корпуса, наблюдая, как мимо ковыляет на костыле мужичонка в пижаме гнусно-серого цвета. Тот помялся неподалеку, опасливо поглядывая на Граева. Потом наконец решился, и ловко, несмотря на загипсованную ногу, нырнул в кучу сваленного у забора хлама, густо проросшую бурьяном. Повозился там и заковылял обратно, — к поджидающим его двум жестикулирующим фигурам в таком же больничном прикиде. Серая ткань на талии у мужичка натянулась и явственно обрисовала силуэт поллитровки…
Людмила вышла — уже без халата, бахил и пакета с передачей. И сразу объявила:
— В палате не Крапивин!
— Кто же?
— Понятия не имею… Лежит забинтованная с ног до головы личность, вместо головы — марлевый шар, а на спинке кровати табличка «Крапивин И.С.». Но не он, совершенно точно…
— Табличка… — недоверчиво протянул Граев. Насколько он знал, в провинциальных больницах такие вещи в ходу не были.
— Вот-вот… В палате, между прочим, еще три занятых койки — и ни на одной подобного украшения нет…
Наблюдательная, мысленно похвалил он. И спросил:
— О чем же вы поговорили с этим лже-Крапивиным?
— Ни о чем. Я сразу извинилась, сказала, что ошиблась палатой… И ушла.
— Не понял. Как же вы его разоблачили?
— По глазам. У Крапивина — настоящего — глаза очень характерные, голубые-голубые… А у этого — черные, цыганские.
— Хорошо, что там не засветились… Однако я поспешил, сказав, что исчезновения вроде закончились… Свой домашний телефон Крапивин вам давал?
— Да. Сотового у него нет. Вернее, он сказал, что нет.
— Ладно, адрес вычислим… Только придется разделиться. Я попробую разузнать, что значит вся эта клоунада с забинтованным двойником, а вы в это время…
— Скажите, Игорь… — Людмила осеклась, и Граев понял, что не уследил за мимикой — сморщился, как от зубной боли.
И подумал: «Какого черта? Если охота идет конкретно на меня, а не на знакомца Макса либо Людмилы, пока не установленного, — то имя мое и так известно. Если же нет… Ну что же, дамочка не раз доказала, что нервами обладает железными… И при посторонних будет обращаться
— Меня на самом-то деле зовут Граев, Павел Иванович, — сказал он. — Можно просто Граев.
— А меня… — Людмила выдержала многозначительную паузу, — …Людмила. Полякова. Простите, не смогла ответить такой же откровенностью.
Она улыбнулась, и Граев с удивлением понял, что впервые видит ее улыбку.
2
Палец Граева надавил на кнопку. За стальной дверью кастрируемым поросенком заверещал звонок.
«За подобными дверями, как правило, живут обеспеченные люди, особенно в провинции», — подумал Граев. Но в каждом правиле есть исключения — и здесь имело место одно из них.
Металл двери оказался порнографично-голым — не обшит роскошным и дорогим заморским деревом, и не обколочен деревом самым обычным и везде растущим, и не обтянут казенно-дерматиновой пародией на кожу, и даже не обляпан гнуснопрославленной среди пассажиров метро самоклейкой…
Дверь была выкрашена дешевой серой краской. Так красят боевые корабли — дабы на фоне свинцово-серых волн как можно позже заметили их вражьи наблюдатели — традиция в век радаров, честно говоря, архаичная. В наше время боевые корабли вполне могут быть хоть розовые в зеленый горошек — локаторы и сонары засекут их точно так же, а матросикам все повеселее будет служба казаться…
Но не о море и не о кораблях напомнила Граеву дверь.
Дверь напомнила о тюрьме.
Вопрос: кто может проходить через такое сооружение по несколько раз в день, сохранив при этом физическое и психическое здоровье? Ответ: лишь бывший либо настоящий труженик ГУИН. Говоря проще, — вертухай.
Но жил за этой дверью капитан И. С. Крапивин, занимавшийся в Ямбургском РУВД розыском пропавших без вести лиц, — занимавшийся до тех пор, пока якобы не угодил под колеса.
Шаги, глазок на мгновение затемнился — самый обычный, оптический, узкофокусный. Граев изобразил на лице приветливую доброжелательность — и чуть-чуть при этом деловую, слегка казенную — людям с такими лицами открывают всего охотнее. Изобразил и стал ждать стандартного вопроса: кто?
Вопрос не прозвучал. Вместо этого скрежетнул замок, взвизгнули плохо смазанные петли, лязгнула вытянувшаяся во всю длину цепочка.
Женщина. Бесцветно-бесформенно-безвозрастная — такими, собственно, женщины средних лет почти все и бывают без макияжа, в шлепанцах и домашних халатах последнего срока носки.
— Разрешите от вас позвонить? Попал в совершенно безвыходную ситуацию, — с обаятельным напором сказал Граев.
Он постарался изобразить безобидность на фоне интеллигентной стеснительности. Надетые очки весьма в том помогали, а что они без диоптрий — надо быть тертым профи, чтобы с ходу заметить и оценить значение сей детали… Спрашивать что-либо о Крапивине Граев счел пока преждевременным.
На бесцветно-безвозрастном лице женщины читалось тревога, переходящая в страх. Читалась легко и просто, как на экране дисплея. Едва ли она там одна, или с кем-то, из кого опора и защита нулевая, решил
