чуда.
Знакомого, да. Клирик слушал эту оперу не в первый раз, и не в десятый. В пятидесятый было б вернее, а если добавить записи, которые ему присылали знакомые изо всех уголков земного шара, выходило, что и в тысячный. Впрочем, вся опера, знакомая наизусть, волновала его слабо. Он ждал любимых арий - как откровения.
Увы, иногда самые невинные капризы, причём оплаченные едва ли не месяцем любимого, восхитительного, но всё-таки утомительного и нервного труда, оказываются испорчены грубостью окружающего мира. На секунду Клирик остро пожалел, что не отдал ещё двух недель за присутствие у дверей ложи хорошо проплаченного охранника. А лучше нескольких. Потому что через одного эта харя могла и пройти... Затем сообразил, что на разговор у него не менее десяти минут, и успокоился. Пока пели неинтересное.
- Я, кажется, просил и предупреждал, чтобы меня не беспокоили. И именно поэтому снял ложу, - бросил, не повернув головы, - потому предупреждаю: у вас минута. В чём дело?
Слушал ровно минуту. Не потому, что обладал точным чувством времени. Просто давно определял по музыке хронометраж спектакля. Тогда - в реальности - Клирик позволил себя уговорить, и самолёт потащил его в Канберру. Спасать Тасманийский туннель. Но во сне...
- Я вас предупреждал. Предупреждал, что этот день у меня занят, - сообщил он наконец, - Упущенную выгоду, если желаете, отнесите на мой опцион.
Вошедший позеленел. Лицо приняло цвет пиджака. Что ж, приличные люди в зелёных пиджаках - тем более в клетку - в оперу не ходят. И это - замгенерального... Увы, поветрие пятницы как дня неофициальной одежды, захлестнуло даже самые высокие скалы. То, что было задумано как облегчение дресс-кода, привело к формированию дополнительного делового костюма - пятничного. Соблюдение корпоративного правила пытались навязать и Клирику. Тот, разумеется, явился в спецовке, нарочито перепачканной мелом. Причём сначала хотел вымазаться в масле, но вовремя вспомнил, что для многих сотрудников стоимость пятничного костюма ощутима.
- Но...
- Если вследствие нашего разговора генеральный вас уволит, отлично. Я рекомендовал бы ему не заполнять вакансию. Большое количество заместителей часто принимают за свидетельство некомпетентности.
- Хм. Хотел бы я знать, почему мне сейчас смешно? Хотя я должен чувствовать раздражение?
- Это оттого, что я кругом не прав, - объяснил Клирик, - но сейчас я склонен наслаждаться прекрасным. И поступать склонен не правильно, а красиво.
- Там же люди...
- Вешать мне лапшу не надо! Людей в туннеле мало, и для их спасения совсем не необходим я. Говорим люди, подразумеваем оборудование, а? В первую очередь щиты... Кстати, время выходит.
- Генеральный вас весьма ценит, но с моей колокольни - так нам нужны исполнители, а не капризные примадонны!
- Хлёстко сказано. Но - учитесь ладить с хорошими специалистами. Подумаешь, примадонна. В хороших театрах - укрощают или терпят. А вы чем лучше? Укрощать меня - не вам, так извольте терпеть... И учтите - если вы будете присутствовать в ложе через минуту, я не продлю контракт. И так работаю на концерн из патриотизма, который подобные вам именуют квасным, в то время как разумные корпорации давно предлагают мне неограниченные опционы. Так и передайте генеральному. Слово в слово. А не ссылкой на очередное сумасбродство примадонны. А теперь - вон отсюда.
Замгенерального стушевался. Увы, покой был недолгим. Нет, право, в следующий раз без четвёрки плечистых молодцов при белых галстуках - в оперу ни ногой. Даже во сне. Теперь выпроваживай новое явление. И совершенно незнакомое. Этот-то что забыл? Выглядит приличным человеком. Очень пожилым и очень старомодным. Который в оперу изволит хаживать во фраке с белым галстуком.
- Браво! Впервые за долгое время встречаю хотя б кого-то, не просто похожего на 'старого русского', но и способного укоротить 'нового'. Как я вас понимаю!
Немецкий со знакомым торопливым, подчас глотающим звуки акцентом. Южная Франция? Балканы? Тироль?
- В таком случае вы немедленно уйдёте.
- О, да. Но непременно вернусь...
Что ж, главное Клирику не испортили. Даже оставили последние минуты на ожидание чуда - которое никогда не наступает до конца. Знакомая ария оставила Клирика восторженным и немного пустым. Это было правильно. Это было почти самое то. Почти. Впрочем, взлелеять смутное удовольствие критикана не удалось. За спиной деликатно прокашлялись.
- Снова вы?
- О, да. Видите ли, я заподозрил в вас родственную душу. Вы часто занимаете эту ложу, всегда в полном одиночестве. Предпочитаете именно этот спектакль. Причём наслаждение вам доставляет одна единственная партия. Это ведь так?
- Так.
- Что ж, в таком случае, вы прямо сейчас не откажетесь немного побеседовать? Видите ли, я хочу знать ваше мнение о только что услышанном.
- Лёгкое разочарование. Я понимаю, это дебют. Но с возрастом верхи у сопрано часто слабеют, а низы у неё и вовсе тусклые. Не самое лучшее исполнение, что мне приходилось слышать. Хотя и в самых блестящих мне что-то говорит: можно и лучше. Как будто я слышу эталон.
- А, так вы тоже попали в эту ловушку! Мне вот тоже всегда кажется, что можно спеть это лучше. А всё как раз из-за того, что композитор решил насолить переборчивой певице. Первый вариант партии ей, видите ли, показался слишком простым.
- Но она справилась.
- О, да. По крайней мере, так ей показалось. И публике. Но... Поставьте-ка себя на место сердитого автора. Нельзя же загубить премьеру собственной оперы! И публика ушла в восторге. А вот он слышал, как надо... А несовершенство разобрали многие. Музыкальные одержимые вроде меня и Вас... Небольшое, такое мимолетное отклоненьице от идеала. Шутка в том, что идеала быть не может. Технически.
- Как раз технически бывают исполнения совершенно безупречные.
- Именно! Безупречные колоратурные изыски, заставляющие техникой разрывать чувство. И шутка тут вовсе не в том, что они приходятся на 'фа' третьей октавы... Когда я слышу это стаккато внутри головы, я слышу в нём чувство. Вероятно, то самое, которое испытывал автор, когда переписывал и без того безупречную музыку... А там, - кивок в сторону сцены, - никакого чувства. Одна техника. А как должно быть, слышу только я. И ни одна певица!
- Не преувеличивайте. Как должно быть, слышат многие. Ну вот, например, я.
- Вам только кажется. Вы чувствуете, но не слышите. Большая разница.
- Нет, слышу! - Клирик ощутил странную дрожащую ярость. Аж дыханье спёрло.
- Докажите.
- Как?
- Спойте эту арию. Так, как надо.
- Издеваетесь?
- Ничуть. Поверьте, я ещё ни разу не ошибся, определяя по разговорному голосу певческий. И прекрасно слышу, насколько сильно вы форсируете его вниз. Октавы на две, что совершенно изумительно! Но - очень вредно. Да сами же отлично слышите, какие из горла вырываются кошмарные хрипы. Так же можно и связки повредить. Голос потерять. Как Карузо, как Каллас... Разговаривать - так не черт ли с нею, с болтовнёй - петь ведь не сможете! Немедленно расслабьте связки, я вас не выдам. Нашли кого бояться - старого мёртвого венецианца.
- Как мёртвого? И скрывать мне нечего!
От изумления Клирик сбился на серебристый писк. И тут же заметил на руке - полупрозрачной эльфийской ручке - золотое кольцо с рубиновой печатью. И ощутил, как недовольно топорщатся на голове треугольные уши.
- Кто ж ещё будет шататься по чужим снам, а? Ну призрак я, призрак. Вполне к вам благоволящий,
