Когда было зачитано его завещание, мы поняли, каким богатым человеком он был. Он не забыл в завещании ни одного из своих верных слуг, выделив им приличные суммы, он назначил солидное содержание Селесте и оставил крупную сумму Ребекке.
Остальная часть состояния была переведена в трастовую форму. В течение моей жизни деньги принадлежали мне, а после моей смерти они должны были перейти к моим детям; в случае, если у меня не будет детей, после моей смерти они перейдут к Ребекке либо ее детям.
Лондонский дом передавался в собственность Седеете, а поместье в Мэйнорли — мне.
Я никогда особенно не задумывалась о материальных вопросах и сейчас, когда меня занимали совершенно иные мысли, я не совсем осознавала, что все это значит.
Поверенные обещали после того, как я немножко приду в себя, провести со мной беседу и разъяснить все необходимые детали. Действительно, спешить было некуда. Да и вряд ли я могла сейчас посвятить свое внимание таким делам.
Ребекка сказала:
— Когда все это закончится, вам нужно будет подумать о том, что делать дальше. Несомненно, в вашей жизни предстоят большие перемены. Самое лучшее для тебя да и для Селесты тоже — уехать со мной в Корнуолл, подальше от всего этого. Отдохнув, вы сможете более здраво судить обо всем.
Она, конечно, была права, и, тем не менее, я колебалась. Скоро должен был вернуться Джоэль. Я склонялась к тому, что прежде всего мне следует поговорить с ним.
Поначалу я была так ошеломлена смертью отца, что не могла думать ни о чем другом. Теперь постепенно начали возвращаться воспоминания о Джоэле. Я не буду одинока. Джоэль вернется и поможет мне оправиться от этого ужасного потрясения.
В общем-то мне хотелось бы покинуть Лондон.
В Корнуолле я чувствовала бы себя лучше. Я любила Кадор — старинное родовое гнездо, и мне всегда доставляло удовольствие общение с Ребеккой.
Однако я должна была присутствовать на суде, и до тех пор не могло быть и речи о каком-то душевном спокойствии. Я знала, что мое присутствие на суде обязательно, ведь я была главным свидетелем обвинения. Не стоило отправляться в Корнуолл с ощущением этой тяжести.
До конца своей жизни я не смогу забыть то, что происходило в зале суда. Я никогда не забуду человека, который сидел на скамье подсудимых. Я старалась не смотреть в его сторону, но ничего не могла поделать с собой; и всякий раз мне казалось, что он смотрит на меня — с ненавистью, насмешкой и презрением…
Его звали Фергюс О'Нил. До этого он уже участвовал в различных беспорядках. Несомненно, именно таким образом он и заработал шрам на лице. Ему уже пришлось отсидеть срок в ирландской тюрьме за участие в бунте; он являлся членом организации, которая руководствовалась своими собственными законами. Он был убийцей по идейным соображениям и не чувствовал никаких угрызений совести из-за содеянного.
Полиция держала его под надзором; вот почему, получив от меня описание убийцы, они смогли почти мгновенно арестовать его.
Мистер Томас Карстерс, государственный обвинитель, зачитал акт обвинения. В своей речи он изложил то, что всем было и без того известно. Бенедикт Лэнсдон, хорошо известный член либеральной партии, человек, пользовавшийся глубоким уважением в мире политики, претендовавший на место в правящем кабинете, был жестоко убит возле собственного дома в присутствии родной дочери.
Обвинитель подчеркнул открыто заявленную моим отцом оппозицию законопроекту о самоуправлении мистера Гладстона, затем сообщил, что Фергюс О'Нил, уже известный полиции как бунтовщик, поджидал жертву в ночь накануне убийства, имея явные намерения убить его уже тогда. Убийство не удалось только потому, что заседание палаты общин закончилось очень поздно и мистер Лэнсдон остался ночевать в доме друзей в Вестминстере. Мистер Карстерс напомнил о том, что я видела Фергюса О'Нила, прогуливавшегося ночью напротив нашего дома. Ночь была ветреной.
Ветром сорвало шляпу О'Нила, и, поскольку он стоял вблизи от уличного фонаря, мне удалось ясно рассмотреть его лицо. Вторично я видела его непосредственна в момент убийства с оружием в руке.
И так далее…
Затем начали заслушивать показания. Вызвали нескольких свидетелей. Выступила хозяйка дома, где снимал квартиру Фергюс О'Нил. Он приехал из Ирландии за неделю до убийства и, очевидно, провел это время, готовя свое преступление.
Потом допросили двух человек, снимавших комнаты в том же доме; потом дали показания патологоанатомы и врач, наблюдавший моего отца; потом заслушали еще нескольких свидетелей. Главным свидетелем являлась я, поскольку я присутствовала на месте преступления, видела убийцу, а позже опознала его.
Даже мне, очень слабо разбиравшейся в судебной процедуре, было понятно, что мои показания будут решающими при вынесении приговора Фергюсу О'Нилу.
После первого дня судебного разбирательства я вернулась домой совершенно опустошенная. Ребекка и Селеста уложили меня в кровать и сидели возле меня, пока я не уснула.
Но даже во сне этот человек продолжал преследовать меня. Я знала, что была обязана сделать то, что сделала. Я не могла что-то скрывать Я была абсолютно уверена в том, что этот человек — убийца моего отца. Но когда я представила себе петлю, затягивающуюся на его шее, мне трудно было не думать о том, что именно я надела на него эту петлю.
Когда я рассказала об этом Ребекке, она ответила:
— Чепуха. Он сам себе надел петлю на шею. Этот человек — убийца, а виновный в убийстве должен понести наказание. Нельзя позволить людям разгуливать по улицам и убивать всех, с чьим мнением они не согласны.
Я понимала, что она права, но как было заставить себя избавиться от этих угнетающих мыслей?
— Как только суд закончится, я обязательно заберу тебя в Корнуолл, заявила Ребекка. — И ты поедешь с нами, Селеста. Тебе нужно сменить обстановку, побыть вдали от всего этого. И не вздумай искать какие-нибудь отговорки, поскольку я все равно настою на своем.
— Я думаю, мне лучше остаться здесь, — сказала Селеста.
— А я так не думаю, — твердо ответила Ребекка. — Необязательно гостить у нас долго, но вам обеим совершенно необходимо сменить обстановку. Для вас это было страшным потрясением. Вам нужно отвлечься.
Мы понимали, что она права, и, должна признаться, перспектива уехать соблазняла меня.
Но суд еще не завершился. Мне нужно было присутствовать в зале судебного заседания. Мистер Томас Карстерс считал, что защита может потребовать перекрестного допроса и поставить под сомнение мои показания.
Строгая атмосфера зала судебных заседаний, судья, торжественно возвышавшийся над скамьей адвокатов и присяжными, — все это внушало благоговейный трепет; но мое внимание было постоянно приковано к Фергюсу О'Нилу, и я боялась, что его лицо будет преследовать меня до конца моих дней.
Выяснилось, что защита не собирается проводить перекрестный допрос. Полагаю, они решили, что мои показания могут только ухудшить положение их подзащитного.
Зато обвинитель вызвал меня на свидетельское место.
Меня попросили взглянуть на обвиняемого и сообщить суду, видела ли я его когда-нибудь прежде.
Я ответила, что видела его в ночь накануне убийства моего отца и второй раз — непосредственно во время убийства, Я сообщила, по каким приметам опознала его.
Все это длилось очень недолго, но именно эти показания стали решающими.
Судья вкратце суммировал результаты судебного расследования. Он заявил, что не сомневается в вердикте присяжных. Приведены все доказательства (я убеждала себя, что эти доказательства исходят не только от меня). Этот человек — фанатик, террорист и анархист.
Весьма вероятно, что он и ранее совершал убийства.
Он состоит на особом учете в полиции.
