Впрочем, у нее самой воображение тоже на свой лад особенное. Придумала какое-то отравление, хотя у Шастейля всего лишь похмелье. Но чем его лечить?
Она отправилась на кухню, где уже вовсю хозяйничала Анхела.
– Скажи, Анхела, – спросила ее Соня, – бывает, что ваши мужчины наутро после вечернего пития мучаются головной болью?
– Еще как бывает, – с усмешкой отозвалась та.
– И что вы, женщины, им подаете? Насколько я могу судить, сеньор Жан сейчас не в состоянии проглотить и крошки.
– Крошку он, может, и не проглотит, а вот ложку горячего супа... Я как раз только его сварила.
– А если он откажется?
– Надо заставить. Еще у нас некоторые мужчины похмелье тем же и лечат.
– Чем? – не поняла Соня.
– Тем, от чего голова болит, – пояснила Анхела.
Соня хотела наказать Мари, чтобы та отнесла в комнату Жана суп, но потом подумала, что с нею Жан не постесняется капризничать, потому решила сделать это сама. Она поставила на деревянный кухонный поднос тарелку с супом и кружку с вином. Кстати, когда наливала, подивилась: огромная бутыль была уже наполовину пуста. Ох этот Разумов–ский! Сказал – сделал.
Едва она вошла в комнату к Жану, как он, уловив запах супа, содрогнулся.
– Убери, я не смогу это не то чтобы проглотить, даже нюхать.
– Тогда, может, вино? – Она показала ему наполненную кружку.
– А вино – тем более.
– Значит, будем есть суп.
– Что я сделал тебе плохого?
Его лицо при этом стало таким жалобным, что Соня не удержалась и потрепала его по голове, как маленького. Или как брата. От этой нежданной ласки на лице Жана мелькнула растерянность, и Соня поспешила убрать руку.
– Помнишь, ты сам говорил, что врач вынужден причинять больному человеку боль, чтобы вернуть ему здоровье. Вот и ты представь, будто я твой врач и собираюсь дать тебе горькое, противное лекарство, но после него тебе сразу станет легче.
– А если меня вырвет? – спросил Шастейль ворчливо.
– Это ничего, тебе тоже станет легче.
– Но как же... Ты не врач, тебе не приходилось ухаживать за больным...
– Много ты понимаешь! – сурово сказала Соня и поднесла к губам Жана ложку супа. – А для Жана- молодца два стаканчика пивца, на закуску пирожка, для потешки девушка...
Эти присказки она слышала еще в детстве от кормилицы и даже не вслушивалась в то, о чем в них говорилось. Потому сейчас просто перевела их на французский язык. Жан, заслушавшись, открыл рот и проглотил ложку супа. Подождал, не вернется ли тот назад, но, видимо, суп легко скользнул в воспаленный желудок, и Сонин «пациент» потянулся за следующей ложкой.
Съев до конца весь суп, он откинулся на подушку и вытер со лба испарину.
– Спасибо, Софи, ты меня спасла... Ты удивительная женщина. Жаль, что я тебя недостоин.
– О чем ты говоришь, Жан! Разве мы не друзья? Разве я хоть раз дала тебе понять, будто отношусь к тебе... не так, как к равному?
– Если мы равны, то ты у нас primus inter pares, первая среди равных.
Он произнес это с какой-то безнадежностью, так что Соне стало не по себе. Неужели Разумовский что- то посмел ему сказать?
– Что случилось? – спросила она, следя за выражением его лица; сейчас он в таком расслабленном состоянии, что ничего не сможет от нее скрыть. – Чего вдруг ты начал считаться, кто из нас первый, а кто не первый?
Он не ответил, помолчал, вспоминая, и спросил:
– Что значит русское слово «выс-кач-ка»?
– Выскочка, значит. – Соня замялась, соображая, как бы помягче сказать. Становилось понятным, в какое русло свернуло общение между двумя мужчинами, не слишком симпатизирующими друг другу.
– Не жалей меня, переведи дословно.
– Выскочка – человек, который... слишком быстро выдвинулся.
– Тот, который вдруг стал графом? – горько подытожил Жан. – Мсье Леонид тоже граф, и он не может пережить, что какой-то лекаришка сравнялся с ним в титуле.
– Ну, если уж на то пошло, открою тебе его тайну. Разумовский – граф всего лишь во втором поколении. Так что если он чем и может хвастаться, то лишь этим.
– Раз ты так добра ко мне, Софи, тогда и я расскажу тебе свою тайну... Видишь ли, на самом деле я тоже происхожу из знатного дворянского рода, и еще неизвестно, стали бы мои предки знаться с такими, как Леонид...
– Нет, нет, только не это! – запротестовала Соня. – Будь умнее, прошу тебя, Жан. После каторги, с которой он чудом выбрался, Леонид, как я думаю, только с виду обычный человек. На самом деле в душе его такая неразбериха, на поверхности которой и обида, и зависть, и злость, а еще глубже – недовольство собой. Наверняка он сам виноват, что попал в такое неприглядное положение...
– Ну вот, ты его оправдываешь, – насупился Шастейль.
– Не оправдываю, я объясняю, почему ты должен быть умнее... и сильнее.
Она произнесла последнее слово с запинкой, потому что с некоторых пор стала сомневаться в мужской силе духа и стойкости вообще.
– Прости, я тебя перебила. Ты только стал рассказывать о своем дворянском роде.
Жан взглянул на нее с укоризной. Соня всегда его недооценивала. Сколько еще ему нужно сделать и чего добиться, чтобы она увидела в нем равного себе?
– Да, наш род восходит еще к древним галлам. И до одного прискорбного времени мы могли гордиться своим родом... Но с некоторых пор мы перестали приставку «де» употреблять и предпочли затеряться среди других ничем не известных Шастейлей...
– Что ты говоришь! – воскликнула Соня. – Я слышала, люди незнатные добавляют к своим фамилиям приставку «де», но чтобы от нее избавлялись... Наверное, это и в самом деле захватывающая история.
– Захватывающая! Для человека постороннего...
– Если и вправду я тебя, как ты говоришь, сегодня спасла, – рассердилась Соня, – тогда немедленно перестань говорить со мной так, будто я и в самом деле тебе посторонняя. После того, когда мы вместе столько пережили. Как ты можешь?!
– Однако этот твой Леонид, кажется, задел меня глубже, чем хотелось бы. Я никак не могу успокоиться, прости. Выскочка!.. Ты не очень торопишься?
– Не очень, – улыбнулась Соня, – это утро я решила посвятить тому, чтобы избавить от похмелья своего хорошего друга.
Жан поцеловал ее руку и устроился в постели поудобнее.
– Прости, я еще немножко полежу. Слабость... Так вот, лет сто назад или немного больше жил во Франции человек, которого звали Франсуа Гало де Шастейль...
– Ты начинаешь как настоящий сказочник. – Соня тоже устроилась поудобнее. – Как ваш известный Шарль Перро.
– Только сказка моя не слишком веселая. Так вот он, получив степень доктора права, стал членом Мальтийского ордена и отличился в морских сражениях с магометанами... Как много я бы дал за то, чтобы в гостях у Арно де Мулена иметь право сказать: «Мой предок тоже был членом ордена и даже за свои подвиги получил из рук великого магистра золотой крест Святого Иоанна Иерусалимского»...
Соня слушала затаив дыхание. Совсем как в детстве, когда отец рассказывал ей о легендарных прабабках. И в самом деле, скажи он о том командору, как бы тот обрадовался такому почти родству.
– ...Потом мой предок вернулся во Францию, служил принцу Конде и стал капитаном его гвардии. Но видимо, он был склонен к авантюрам, потому что оказался в центре заговора против короля и был приговорен к смертной казни. Только Франсуа Гало не тот человек, чтобы смиренно склонять голову под
