Всякий раз, встречаясь с Чильбарроэсом, Элизахар испытывал странное чувство. Ему почему-то становилось неловко. Чильбарроэс спас его от смерти, помог отыскать Фейнне, увел в серые туманы, что стелются между миром людей и миром Эльсион Лакар, и показал дорогу к эльфам. Однако сам Чильбарроэс обыкновенно старался держаться в тени, ближе к туманам; он никогда далеко от приграничья не отходил. Элизахару он казался ущербным — даже по сравнению с обычными людьми, больными собственной смертью.
По другую сторону туманов, среди распахнутых в мир эльфийских дворцов и праздничных лесов, к Чильбарроэсу возвращался облик молодого короля Гиона, с белыми, как у сойки, прядями в рыжеватых волосах, зеленоглазого, с желтыми точками возле самых зрачков. Король-тень, король-воспоминание, хрупкий и неумирающий дух. По сравнению со стариком, с которым Элизахар когда-то встретился на дороге в Коммарши, Гион выглядел абсолютно бесплотным, нереальным. Элизахар с трудом воспринимал его в этом обличье.
В представлении Элизахара Чильбарроэс всегда оставался стариком. Истинное бытие Чильбарроэс обретал только в туманах. День за днем, год за годом Чильбарроэс обходил границы своего королевства. Он заглядывал в каждый сон, он неустанно выискивал возможных врагов и наиболее вероятных соратников.
Гораздо спокойнее Элизахару было с Аньяром, одним из тех эльфов, что оставались с Гионом с первого часа его развоплощения. Аньяр, во всяком случае, был тем, кем казался. Он не изменялся каждую минуту, не рассыпался на капли и не исчезал в тумане, как это проделывал Чильбарроэс. Аньяр даже не снился Элизахару, в то время как Чильбарроэс вторгался в сны бывшего наемника с абсолютной бесцеремонностью, как будто имел на это какое-то право.
Как правило, в видениях Чильбарроэс приходил к Элизахару в привычном для того образе старика; поэтому как-то раз ночью, увидев перед собой короля Гиона, Элизахар решил, что все происходит наяву.
Гион выступил из темноты и безмолвно протянул руки к Элизахару. Бывший солдат встал, приблизился к королю и остановился в нескольких шагах от него.
Гион покачал коронованной головой. Тяжелый обруч с зубцами сдавливал его волосы. Пестрые пряди топорщились из-под литого золота, как будто рвались на волю. Прежде короны всегда плавали над макушкой Гиона, как будто не решались коснуться особы короля; сегодня же знак власти был бесцеремонно нахлобучен и утвержден навечно.
Гион нетерпеливо шевельнул рукой, и Элизахар понял, что надлежит приблизиться вплотную и взять короля за руку.
Но рука Гиона оказалась призрачной, она легко прошла сквозь кисть Элизахара и повисла в воздухе.
— Где вы, мой господин? — заговорил с королем Элизахар. — Вы в другом мире. Я не могу коснуться вас.
Губы Гиона задвигались, по юному лицу пробежали синие тени, светлые глаза наполнились желтоватым светом. Элизахар разобрал беззвучно произнесенное слово.
— Дурак!
Все-таки перед ним был Чильбарроэс. Странным образом это успокоило Элизахара.
Гион отступил назад. Элизахар шагнул за ним следом и вдруг провалился в темноту. В этой темноте не было ничего: ни звезд, ни лун, ни даже смутных очертаний человеческой фигуры, находившейся поблизости. Элизахар лишь чувствовал присутствие Гиона: король по-прежнему находился где-то рядом.
«Таким был мир для Фейнне», — подумал Элизахар.
И тут, очень далеко, почти неразличимо, появилось маленькое окошко света. Все остальное по- прежнему исчезало в полной мгле, но в открывшемся прямоугольнике возникли и начали двигаться плоские силуэты.
— Что это? — прошептал Элизахар.
— Смотри. — Теперь голос Гиона был слышен отчетливо. Король действительно стоял вплотную к Элизахару.
— Я почти ничего не вижу.
— Пойдем туда, — предложил Гион.
Элизахар не успел ничего ответить. Воздух, которым он дышал, вдруг изменился, стал горячим и сухим, и следующий же вдох обжег горло.
Тысячи воспоминаний хлынули вслед за этим ощущением.
— Это пустыня, — сказал Элизахар.
— Ты воевал в этих краях, — прошептал Гион. — Теперь ты понимаешь, что происходит?
— Нет.
— Ларренс знает ситуацию в племенах кочевников лучше, чем иные кочевники… Смотри.
— Где мы?
— Смотри, — повторил Гион. — Смотри и молчи. Это сон.
У Элизахара кружилась голова. Он был одновременно и очень близко от происходящего, и невыносимо далеко; по этой примете он уверился в том, что видит сон. Чужой сон, чье-то видение, проникнуть в которое было почти невозможно.
Он повернулся к Гиону и увидел, что король улыбается.
— Я почти никогда этого не делаю, — шелестел голос Гиона. — Это сон вождя анат. У кочевников иначе устроены мысли, их видения ходят по другим тропам: мне редко удается встать у них на пути.
— Поэтому так трудно рассмотреть? — не то подумал, не то спросил вслух Элизахар. В этом сне действительно все происходило не так, как всегда, и с каждым мгновением это становилось все очевиднее.
— Можно разговаривать с другом, а можно допрашивать пленного, — отозвался Гион. — Разные способы узнавать правду.
Образы как будто проталкивались сквозь неподатливую упругую преграду, то и дело их размывало; они являлись словно бы через пелену падающей воды.
— Ты узнаешь его? — шептал Гион.
Ларренс. Грузный, с квадратной бородой. Проседь почти совсем изгнала черноту из его волос, все еще густых.
— Отец, — прошептал в ответ Элизахар. — Что он здесь делает?
— Расскажи о нем.
— Мне трудно говорить.
— Не обязательно произносить вслух слова. Просто думай, я услышу.
Мысли остановить невозможно, и они, как будто радуясь этому обстоятельству, тотчас потекли, опережая друг друга, и Элизахар едва сумел ввести в русло их беспорядочные потоки, подумав строго: «Какое значение имеет сейчас для меня отец? Это было важно давным-давно, когда я был мальчиком, а теперь мне тридцать лет».
Но он, разумеется, лукавил: Ларренс всегда занимал очень большое место в жизни Элизахара. Герцог отбрасывал огромную тень, в которой утонули и первая его жена, рано умершая, и старший сын, почти сразу забытый, и вторая его супруга, ныне здравствующая, и две дочери, о которых Ларренс вспоминал лишь в те редкие дни, что проводил в замке.
Мать Элизахара умерла родами. Ларренс был тогда в отлучке. Спустя месяц он вернулся, и ему показали сына; Ларренс, как и полагалось в подобных случаях, публично признал его своим законным отпрыском, после чего почти сразу же уехал и отсутствовал почти три года.
Второе за время жизни сына появление Ларренса в родовом замке стало первым воспоминанием Элизахара. Отец, гигантская гора человеческого мяса, гора, исторгающая рычание и хохот, красная, с жесткими волосами угольного цвета. С ним была женщина, молодая и довольно хорошенькая. Элизахару она показалась похожей на какого-то безопасного лесного зверька.
Мальчик помнил недоумение, с которым отец смотрел на него, словно пытаясь сообразить, что это такое ему показывают. А потом женщина принялась визжать. И тогда Элизахар испугался.
Он почти уверился в том, что отцова спутница — настоящий волшебный зверек, лишь отчасти
