Гион тихо засмеялся.
— Я не умею распознавать грезы кочевников, — повторил он. — Для меня их мечты, их наркотический или болезненный бред и их сновидения суть одно и то же. Мы на вражеской земле, Элизахар. Здесь я почти бессилен. Просто стой и смотри.
— Что он затевает?
— Твой отец? Полагаю, хочет заключить союз с кем-то из сидящих в этой палатке. Он всегда знал, что надо делать, герцог Ларренс. Когда-нибудь это погубит его.
— Может быть, сегодня, — сказал Элизахар.
Гион быстро повернулся к нему.
— Может быть, и сегодня, — подтвердил король. — Слишком умный. Слишком многое знает. Чересчур полагается на свой опыт. Вот что может оказаться поистине губительным, не так ли?
— Не знаю, — сказал Элизахар, и Гион рассмеялся.
Ларренс что-то говорил — оттуда, где стояли наблюдатели, невозможно было разобрать ни слова; зато Элизахар вдруг начал слышать чужие мысли. Отрывистые слова на непонятном языке, затем — обрывок мысли герцога: «…у раба татуировка, как у анат…»
Элизахар хмыкнул, и Гион метнул в его сторону быстрый взгляд:
— Что?
— Когда Ларренс думает, у него голос намного выше. Разговаривает он басом, а думает почти как женщина.
— Полезное умение, — сказал Гион.
Разговор в палатке делался все более бурным. Ларренс несколько раз вставал и снова садился; затем раб с татуировкой, как у анат, подал ему питье, и кругом все умильно заулыбались и закивали бородами. Ларренс широко улыбнулся и начал пить. И по тому, как пристально следили остальные за тем, как дергается горло герцога, Элизахар наконец догадался:
— Они отравили его.
— Да, — сказал Гион.
— Вы знали, что это случится?
— Нет. Не вполне. Кто-то из кочевников постоянно видел эту сцену во сне. Может быть, он и сейчас спит и мечтает об этом? Я не знаю. Но рано или поздно это произойдет. Ты меня понимаешь?
Элизахар пожал плечами.
— Нет, мой господин.
— Это твой отец, Элизахар.
— Больше уже нет.
— Объясни, — потребовал Гион.
— Нечего объяснять, ваше величество. Он отказался от меня. Наверное, если бы речь шла об обычном человеке, можно было бы начать рассуждать о прощении или о невозможности прощения… Но мой отец необычный человек, к нему неприменимо это: «простить — не простить»… Просто он не потерпит рядом с собой никого, вот и все.
Гион прикусил губу. Кажется, впервые за все время их знакомства Элизахару удалось по-настоящему удивить короля. Но сказал Гион совсем о другом:
— Если это только сон, если некто еще только мечтает о том, чтобы совершить все, что мы увидели, ты попытаешься спасти его?
— Как? Уговорить не пить из рук того раба с татуировкой, как у анат? Уверен, это никакой не раб, — добавил Элизахар. — Но даже если я попытаюсь предупредить его, мой отец никого не станет слушать. Если он поедет на эти переговоры, он не сможет отказаться от угощения, вот и все.
Что-то звякнуло в темноте. Элизахар хотел было взглянуть туда, но Гион опередил его: стремительно наклонился и накрыл нечто лежащее на песке ладонью.
Элизахар шагнул вперед, к отцу. Ноги его сразу увязли в песке: он действительно находился в пустыне.
Ларренс захрипел и схватился за горло. Что-то булькало у него во рту, как будто там вскипала жидкость, бешеные глаза полезли из орбит.
Человек с татуировкой анат засмеялся и разбил кувшин, прочие вскочили, и пошло мельканье широких рукавов, развевающихся кушаков, синих и черных покрывал, а посреди всего лежал, запрокинув голову, герцог Ларренс и непрестанно хрипел.
Элизахар сделал еще несколько шагов и вдруг рухнул в пустоту.
Когда Элизахар открыл глаза, он увидел свет. Ласковый, спокойный свет, уверенно наполняющий собою землю. Элизахар повернул голову. Стебли травы. Высоченные, почти как деревья. Он лежал в траве, под синими эльфийскими небесами, и река шумела на перекате совсем близко.
Элизахар сел, тряхнул головой. От волос еще пахло песком, пустыней.
— Он проснулся! — крикнула Фейнне. Она говорила откуда-то сверху.
Запрокинув лицо, Элизахар увидел ее сидящей на нижней ветке дерева. Рядом с ней удобно устроился, подобрав под себя ноги, Аньяр, друг и названный брат Гиона. Должно быть, они сидели здесь давно и наблюдали за спящим.
— Вы дурно поступаете, госпожа Фейнне, — строго произнес Элизахар. — Человек во сне бывает непригляден.
— Любовники всегда спят вместе и не заботятся о том, как они выглядят, — отозвалась Фейнне, а Аньяр одобрительно свистнул.
— Когда люди спят вместе, они, по крайней мере, выступают на равных, — возразил Элизахар. — А вы бессовестно подсматривали за мной.
— Очень увлекательно, — сказала Фейнне. — Между прочим, вы во сне храпите.
— Вы тоже, — сказал Элизахар. — Что, не знали? Храпите-храпите. Тихонько так, как мышь. Тоненько — у-ухрр, у-ух-рр…
Фейнне спрыгнула с дерева, так что он едва успел подхватить ее. Вместе они повалились обратно в траву.
— Где вы были? — спросила Фейнне, отряхивая песок с его волос.
— В пустыне.
— Это Чильбарроэс, да? — Она нахмурилась. — Я беспокоилась.
— Это был король Гион, — ответил Элизахар. — Он видел странный сон.
— Расскажите, — попросила она.
Аньяр незаметно приблизился и теперь стоял рядом, за плечом у Элизахара.
— Нечего рассказывать. Сон о смерти Ларренса. Впервые за все эти годы я видел отца так близко.
Элизахар задумался, привлек Фейнне к себе.
— Король спросил, не хочу ли я спасти Ларренса, коль скоро мне стало известно, каким именно образом он умрет.
Фейнне долго не отвечала: она явно была смущена. Наконец, когда молчание начало затягиваться, она осторожно проговорила первое, что пришло ей в голову:
— Вряд ли вы или кто-либо еще может решать судьбу Ларренса…
— Это невозможно, — подал голос Аньяр.
Элизахар обернулся и поднялся на ноги, впустив Фейнне; девушка осталась сидеть на траве.
— Я не заметил, как вы подошли. Я думал, вы все еще на дереве.
— О, я подслушивал, — живо откликнулся Аньяр. — Если бы вы знали, что я поблизости, то никогда не высказались бы так откровенно.
— Я ничего особенного не сказал.
— То, что показывал вам Гион нынче в пустыне, — это не мечта и не сон о будущем, — сказал Аньяр. — Это случилось позавчера. Вы видели воспоминание. Будь иначе, картина была бы более смазанной…
Элизахар опустил голову. И встретил взгляд Фейнне. Его поразила тревога в ее глазах.
