— Гляди-ка!
Генувейфа стремительно подбежала к входной двери и к тому моменту, когда Эмери снова посмотрел на нее, она уже исчезала в здании.
— Нет, — со стоном выдохнул Эмери.
Дом-великан представлял собой хранилище важных частных документов, по преимуществу завещаний; кроме того, там жили некоторые государственные служащие. Вряд ли они будут рады вторжению.
— Странно, что она вообще сумела туда войти, — после паузы заметил Эмери.
Ренье пожал плечами.
— Для безумцев не существует слова «нет» — в этом отношении они подобны истинной любви. Истинная любовь не сметает преграды, как принято считать, она их попросту не замечает.
— Спорное утверждение.
Между тем Генувейфа действительно вошла в здание, и никто, кажется, не остановил ее. Она исчезла в лабиринте комнат и переходов дома-великана.
— Там можно проплутать неделю, — озабоченно произнес Эмери.
— Я здесь! — донесся ликующий крик Генувейфы.
Оба брата подняли головы и увидели, что она уже взобралась на самый верх и теперь ступает на висячий мостик, что соединял «плечо великана» с соседним зданием. Братья переглянулись.
— Если ее действительно кто-то преследует и он сейчас поблизости, то мы все равно ничего не успеем сделать, — сказал Эмери. — Лично я предпочел бы не терять ее из виду.
Ренье молчаливо согласился с ним. Генувейфа пробежала несколько шагов по мостику, проложенному на высоте пятого этажа над мостовой. Затем девушка снова остановилась, перегнулась через перила и стала любоваться столицей.
Отсюда действительно открывался превосходный вид — на дворец, на роскошный сад, на крыши с флюгерами, на башенки и мансарды с их круглыми подмаргивающими окошками.
Ренье размечтался, вспоминая о том, как впервые наслаждался этой картиной: почему-то именно сегодня это воспоминание было особенно ярким и сильным.
Эмери дернул его за рукав и молча показал рукой на девушку:
— Ты видишь это?
Почти неуловимая для глаз, мелькнула темная тень. Она была маленькой и низкой, как и рассказывала гробовщица. Двигалась она чрезвычайно быстро, ни на миг не задерживаясь на одном месте.
Она проскользнула мимо девушки, а затем вдруг повернулась к ней и сделала стремительный бросок обратно. С громким криком Генувейфа перелетела через перила и начала падать на мостовую. Тень тотчас исчезла.
— Я лечу! — закричала Генувейфа.
Прохожие на улицах и жители соседних домов — все, кто оказался поблизости, — с ужасом смотрели на девушку, падающую с висячего моста. Бахромчатая черная шаль развевалась на ее распростертых руках. Братья, не сговариваясь, рванулись к месту ее предполагаемого падения, чтобы хоть немного смягчить удар о мостовую.
Но Генувейфа так и не упала. В последний момент ее юбки зацепились за водосток, сделанный в форме остроухой собачьей головы. Повиснув вверх ногами, она закричала:
— Теперь вы видели?
Эмери подбежал к ней первым и осторожно снял ее с «насеста». Оба уха собаки были теперь погнуты, как будто пес чувствовал себя в чем-то виноватым и в ожидании неизбежной кары прижал уши.
Генувейфа забилась в объятиях Эмери, высвобождаясь.
— Ты не ушиблась?
— Самую малость… Вы видели, как я летела?
— Генувейфа, зачем ты это сделала? — спросил Эмери, выпуская ее и снова начиная сердиться. Чувство облегчения сменилось досадой. — Для чего ты это вытворяешь?
— Ты ведь видел тень, — сказала она, отряхиваясь и разглаживая на себе платье.
Эмери покачал головой, а Ренье сказал:
— Да, Генувейфа, это правда. Мы видели тень. Мы оба ее видели.
— А мне никто не верил, хотя ведь и знают, что я не лгу! — Генувейфа вдруг вспомнила обиду и надулась. — В Коммарши со мной не стали разговаривать. Глупые люди.
— Глупые, — поддакнул Ренье.
Они наконец добрались до небольшой, чрезвычайно уютной харчевни. Талиессин ее не жаловал, а вот Ренье, бывало, проводил здесь приятные часы.
Хозяйка узнала его и подала блины. Генувейфа принялась есть их, хватая руками и обжигаясь. Ее лицо сразу же залоснилось. С набитым ртом она рассказывала:
— Началось с похорон. Понятное дело, мне-то эту работу не поручили, но мне же обидно! Я лучшая. В каждом деле что главное? Любить. Я люблю их. Всех моих мертвецов. Я умею их устроить. Те, другие, — у них только материал есть хороший, понимаете? Бархат, красное дерево.
— Кто умер? — спросил Ренье, тоже жуя.
— Из Академии профессор. Алебранд — так его звали.
— Алебранд?- Эмери изумленно уставился на Генувейфу.
Ренье перестал жевать и замер.
Преподаватель оптики, магистр Алебранд очень хорошо знал свой предмет и неизменно пользовался большим уважением студентов, хотя неприязненного отношения к большинству своих учеников магистр даже не пытался скрыть. Странно, что он умер. Он казался несокрушимым и вечным. Он даже не был слишком старым.
— У него случались запои, — пояснила Генувейфа в ответ на невысказанные мысли своих собеседников. — Обычно он запирался у себя в доме. Так мне рассказывали о нем. А тут он выбрался и отправился куда- то. Он упал с дерева и расшибся. Наверное, хотел левитировать. Я его понимаю, — с важностью добавила она. — Он учил других левитации, а сам не умел.
— Разбился, упав с дерева? — пробормотал Эмери. Алебранд?
— Ну да, его привезли в Коммарши черного-черного. Это от прилива крови, — подхватила Генувейфа. — Прибежала магистерша, госпожа Даланн, она ему родственница или что-то в этом роде. В Коммарши ее считают уродкой, но я так не думаю. В ней есть особая красота.
Ренье шевельнул бровями, а Эмери нетерпеливо постучал пальцами по столу. У обоих имелось собственное мнение касательно наружности госпожи Даланн, низкорослой, коренастой, с многочисленными бородавками на лице. По забавному стечению обстоятельств именно эта некрасивая дама преподавала в Академии эстетику. И, кстати, неплохо преподавала.
— У нее ярко выраженная наружность. — Генувейфа пощелкала пальцами, как бы стараясь таким образом лучше донести свою мысль до слушателей. — Это всегда положительно.
— Только не будем открывать диспут об эстетике безобразного! — умоляюще произнес Ренье. — Что она сказала, госпожа Даланн?
— Она потребовала от городской коллегии, чтобы господина Алебранда похоронила самая лучшая погребальная контора. Выложила кучу денег за погребение. Меня, конечно, не пригласили, хотя наша династия — самая древняя!
— Династия? — переспросил Эмери.
Генувейфа приосанилась и кивнула.
— Да. Мы — гробовщики от века. Так отец говорил. Может быть, я оттого полоумная, что в нашей семье были даже близкородственные браки, а это признак вырождения.
— Очень интересно, — вставил Эмери, кривясь.
— Да, — кивнула девушка, — и это тоже признак древности рода. Вырождаются только старинные фамилии. Вроде нашей.
— Еще один спорный вопрос, того же разряда, что и красота госпожи Даланн, — вздохнул Ренье. — Давай вернемся к похоронам.
Генувейфа заметно оживилась. Блинов на блюде поубавилось, чуткая хозяйка принесла второй кувшин с сильно разбавленным вином и добавила блинов.
