ходил кругами, тер руками голову, думал и собирался с мыслями. Отступать от намеченного нельзя, но то, что прокричал Илья, чистая правда – выцарапать у Дольфа деньги будет ой как непросто. Не у кого даже просить совета. Друзей они так и не нажили. Всякий раз, когда Близнецов возили в галерею или куда-нибудь на выставки, Дольф так опекал и контролировал каждый их шаг, что за все два года они не завели ни одного знакомства среди огромного количества людей, желавших познакомиться.
С первого дня, после того как братьев поселили в этом доме, к ним были допущены всего лишь пять человек: сам Дольф, его длинноногая ассистентка Дина, финансовый директор галереи Роза Михайловна, куратор Горский и приходящая горничная Тося, убиравшая дом и готовившая братьям-художникам еду. Была еще группа безмолвных служащих, состоящая из врача, фотографа и водителя, но все они состояли у Дольфа на жалованье, и надеяться на их заступничество было глупо.
В тысячный раз проанализировав ситуацию, Михаил пришел к выводу, что остается одна надежда – как ни странно, надеждой был сам владелец фонда, таинственный человек, перед которым заискивающе вибрировал даже Дольф. Братья видели его иногда на разных выставках, но лично общались лишь однажды, и встреча запала Михаилу в память. Около года назад весь персонал галереи нежданно нагрянул в особняк и, вытянувшись в струнку, приветствовал седоватого красавца, явившегося лично познакомиться с новыми художниками. Сами они тогда ужасно сробели, но, несмотря на весь пафос своего появления, владелец фонда оказался удивительно прост: он был очень мил, пересмотрел почти всё из написанного, хвалил, давал советы и в конце концов уехал очень довольный новичками, увезя с собой во Францию несколько понравившихся картин. Помнится, Дольф тогда был без ума от радости, и на волне общей эйфории Роза Михайловна даже выдала братьям первые заработанные ими тридцать тысяч. Но, вспоминая сейчас эту встречу, Михаил понимал, что даже не деньги были тогда главным чудом, главное было в том, что ослепительный Виктор Андреевич оставил на заваленном красками столе свою визитную карточку, по счастью не конфискованную никем из галерейных сотрудников и которой Михаил дорожил теперь, как ключом от собственного счастья. Да, сегодня он поборет все сомнения, позвонит Тропинину и настоятельно попросит, вернее, потребует заступничества. Проект закончен – пора и рассчитаться. Окрепнув в этой уверенности, Михаил облегченно упал в кресло. Огромная стена мастерской была сплошь завешена полотнами «Картины Жизни». Непрерывный труд в течение полутора лет, без отдыха и перерыва, так измотал их, что, глядя сейчас на блестящие свежим лаком холсты, он едва не застонал.
– Миша! – Откуда-то из глубины дома голос Ильи казался игривым и вкрадчивым. – Миша!
– Чего тебе? Где ты?
Илья появился на пороге в новом одеянии. Во время шопинга, на который их недавно возил водитель галереи, Илья ухитрился купить себе вещи, от вида которых брат начинал гомерически смеяться: проваренные до белых пятен на ягодицах, сплошь обшитые эмблемами и бирочками пошлейшие джинсы и обтягивающая короткая маечка с надписью «Porno King». В таком наряде Илья мог часами стоять у зеркала, изгибал спину, напрягал ягодицы, очевидно представляя себя этим самым королем, а Михаил катался по полу от смеха.
– Мы так долго работали, – пьяно сопя, начал Илья. – Я устал…
– Короче, – грубо оборвал его Михаил. – Чего ты хочешь?
– Давай позвоним проституткам, а?
– Нет.
– Ну почему нет?
– У нас встреча. Ты что, забыл?
– Я помню.
– Тогда зачем вырядился в этот блядский наряд?
Илья раздул щеки от обиды но ответить не успел – трелью залился дверной звонок.
11
– Виктор, ты спишь?
– Теперь уже нет.
– Там кто-то звонит в дверь. Надеюсь, не твоя подружка заявилась в такую рань?
– Марьяна, ко мне без приглашения не ходят, к тому же сейчас три часа дня.
Тропинин открыл глаза и потянулся.
– Скорее всего по делу, – зевнул он.
– И что мне теперь делать, прыгать в окно? Меня никто не должен видеть в Петербурге, я сейчас в Милане, на неделе моды.
– Прими ванну, займись чем-нибудь. Здесь двенадцать комнат.
Марьяна выскользнула из-под простыни, прошлепала босыми ступнями по полу. Задержавшись на миг в дверях, блондинка послала любовнику полный страсти, игривый взгляд, однако Тропинин его не заметил. Нехотя поднявшись и причесавшись перед зеркалом, Виктор сдвинул стеклянную стену, проник в гардеробную комнату и уже через минуту вышел оттуда полностью одетым.
– Здравствуйте, – поприветствовал его томившийся перед дверями мужчина невысокого роста.
– Проходите.
– Александр, – помог вспомнить свое имя ранний гость. – Александр Бучаков.
– Я помню.
Виктор провел юриста в просторную гостиную.
– Что-то стряслось, раз вы так скоро пожаловали? – предложив кресло, с еле заметной улыбкой поинтересовался Виктор. – Что-то удалось выяснить?
Бучаков окинул мутным взором завешенную картинами комнату, раскрыл принесенную папку и зашелестел бумагами.
– Забавное, ни на что не похожее дело. У меня такое ощущение, что нас уже кто-то опередил, причем тут явно примешана какая-то мистика.
Виктор недоверчиво кашлянул в кулак.
– Если можно, без фантазий и ближе к делу. Что с нашей картиной?
– Мы задействовали все возможности. Теперь в достоверности исследования нет сомнений, но полученный результат остался прежним. Вот заключение английских экспертов, а вот экспертиза центра Грабаря: и там и тут специалисты утверждают, что работа, снятая с торгов, действительно подделка и не представляет никакой культурной ценности.
Улыбка слетела с лица Виктора, он резко встал и заходил по комнате. Тревожно понаблюдав за его перемещениями, Бучаков осторожно продолжил:
– Работа, которую мы вчера изъяли из Вышнегорска, и работа, снятая с торгов, обе подделки, но, важно отметить, подделки совершенно разного уровня.
– К чему вы? – спросил Виктор.
– Судите сами. Если для Вышнегорска была выполнена всего лишь хорошая копия, то картина, попавшая на аукцион, то есть висевший в музее мнимый оригинал, – несомненно, работа мастера.
– Ежу понятно! – нетерпеливо отрезал Виктор. – Неужели вы думаете, что мы могли принять за кисть Верещагина учебную копию студента художественного училища?
– Дело не в качестве живописи, тут другое. – Бучаков понизил голос почти до шепота. – Тот, кто ее изготовил, намеренно заметал следы.
– Что вы плетете?
– Почитайте заключение! – засуетился юрист, протягивая какие-то бумаги. – Набор используемых красок приготовлен из натуральных компонентов и произведен вручную по очень старым рецептурам – зацепиться практически не за что. Холст также не помог – он действительно датируется началом века, а все вместе – холст и краски – сделают анализ возраста просто недостоверным. Получается, что нельзя точно утверждать, когда вторым слоем был написан этот портрет. А раз нельзя выяснить, выходит, мы не узнаем, для чего его делали, кто автор и, что самое печальное, куда делся оригинал.
– А был ли он? – раздраженно воскликнул Тропинин. – Эксперты тоже ошибаются! Чаще всего от них больше вреда, чем толку! Лабораторные крысы. Все, кто видел этот портрет, в один голос утверждали, что это подлинник.
– Значит, его действительно делал искусный мастер. Но не Верещагин. А оригинал все же был!
– Куда же он сгинул? И когда? В начале века?
