Я взглянула на мае. Глаза у нее сверкали, но она кивнула, поэтому я пошла к себе в комнату и вернулась с флаконом тоника.
— Спасибо. — Доктор Чжоу взяла бутылочку и направилась к двери. — Я сообщу вам о результатах анализа.
Когда она ушла, мы с Дашай попытались успокоить мае.
— Она меня только что отравительницей не назвала! — кипятилась мае. Она мерила шагами кухню, затем резко развернулась и ушла к папе в комнату.
Мы с Дашай переглянулись. «Доктор Чжоу некогда была влюблена в папу», — подумала я.
Дашай вздохнула и подумала: «Может, это отчасти объясняет происходящее».
На следующее утро, когда мы загружали мои вещи в джип Дашай, подъехала машина доктора Чжоу. Она вынула с заднего сиденья картонную коробку и понесла ее нам.
— С этого момента ты будешь принимать вот это, — сказала она мне. — Выброси прежний тоник.
Дашай взяла коробку и сунула ее на заднее сиденье джипа.
— А что не так со старым? — спросила я.
— Хинина нет, слава богу. — Длинные волосы доктора Чжоу выбились из заколки и развевались на океанском бризе, как шелк. — Но достаточно антидепрессантов, чтобы вызвать серьезные побочные эффекты. Не испытывала ли ты в последнее время потерю аппетита, головокружение, снижение либидо?
Из моего беглого знакомства с трудами Зигмунда Фрейда я знала, что слово «либидо» означает сексуальное влечение.
— Первые два — да. Насчет последнего не знаю.
— А сколько обычно у четырнадцатилетних «либидо»? — спросила Дашай.
Чжоу улыбнулась.
— Много. Не забывай, она вампир. Надо учитывать, что формула, которую она принимала, была в течение многих лет популярна в сангвинистских кругах, где целомудрие является традиционным. Но согласно новой концепции, заменители крови должны управлять инстинктивными побуждениями, а не подавлять их.
— А вы не сангвинистка?
— Я независимый мыслитель. Сангвинисты, небьюлисты… эти секты были хороши в свое время. Колонисты просто придурки. Сейчас, по-моему, ни в ком из них нет нужды.
Я не обернулась, но почувствовала, что мама стоит у окна и смотрит на нас.
Дашай осталась снаружи разговаривать с врачом, а я вернулась в дом. Но мама уже отошла от окна и сидела у папиной постели. Лицо ее было напряжено, руки стиснуты на коленях.
— Первый раз я встретила отца там, на пляже, не больше чем в пятидесяти футах отсюда. — Она говорила, не глядя ни на кого из нас. — А потом не видела его двадцать лет.
Я села на пол между ними и стала слушать. Возле меня стояла подставка для капельниц со свежим пакетом красной жидкости, медленно сочившейся по трубке ему в руку.
— Однажды вечером я шла на посиделки. Или в ресторан? Помню, я шла с кем-то знакомиться.
Папина голова на подушке шевельнулась. Скулы у него были еще бледные, но уже не такие желтые.
— И там, в ресторане, в отдельной кабинке сидел твой отец. Он был один, и вид у него был голодный.
Папа рассказывал мне иную версию этой истории, в которой они встретились в уличном кафе. Но я не стала упоминать об этом.
— Я первая его узнала. Я сказала: «Не тот ли вы мальчик, с которым я познакомилась на Тиби?»
Папа еле слышно вздохнул.
— Но он не помнил меня. Затем я заглянула ему в глаза… Ариэлла, ты видела когда-нибудь такие зеленые глаза, как у него?
— Нет, мэм. — Дашай пыталась приучить меня говорить «мэм» и «сэр», когда я разговариваю со взрослыми. Я почти всегда забывала.
— Он посмотрел на меня и сказал: «Уверен, я бы запомнил знакомство с такой, как ты».
Папа снова вздохнул. Голова его двигалась на подушке из стороны в сторону. Слушал ли он?
— Со стороны этой женщины предположить, что я пыталась его убить… — Голос ее разбился. Иначе не скажешь, правда. Он рассыпался еле видимыми осколками, которые таяли, оседая.
Вошла Дашай, лицо у нее было настороженное.
— Почти готова ехать? — спросила она меня.
— Думаю, да. — Я испытывала по поводу отъезда смешанные чувства.
Мама протянула ко мне руки, и я шагнула в ее объятия. Она прижалась лицом к моим волосам.
— Драгоценное мое дитятко, — прошептала она. Лучше бы она этого не говорила, потому что я заплакала.
— Ну, ну, прекратите, — проворчала Дашай. — Ари, через шесть недель у тебя закончится первый семестр. И вы снова будете все вместе, вот тогда можешь плакать, сколько хочешь.
Мы оторвались друг от друга, и мама ладонью стерла слезы с моей щеки. Потом спросила:
— Чего было надо этой докторице?
— Она дала Ари какую-то новую сыворотку. — Дашай снова насторожилась. — Она сказала, что заедет вечером проведать вас и что собирается найти сиделку, чтобы присматривать за Рафаэлем.
— Нам не нужна сиделка… — сказала мае, но Дашай ее перебила.
— Тебе надо спать, — сказала она. — Если бы не необходимость возвращаться к лошадям и Грэйс, я бы осталась и заставила тебя поспать. Насчет сиделки — мысль дельная.
Легче оказалось попрощаться с мамой, чем с папой. Я склонилась над его головой и заметила единственную неизменную часть его лица — ресницы, длинные, густые и черные, — потом быстро поцеловала его в висок и отстранилась. Это был первый раз в жизни, когда я осмелилась его поцеловать.
Первые несколько дней по возвращении в кампус я занималась отловом своих преподавателей и наверстывала пропущенные занятия. Работа шла очень быстро, поскольку моя комната больше не напоминала улей. Друзья не сновали туда-сюда целыми днями. Даже моя соседка покинула комнату.
Бернадетта переехала к Джейси. Сама она мне об этом не сообщила, предоставив это Джейси.
— Извини, Ари, — сказала Джейси, теребя длинную светлую косу. — Она говорит, что в той комнате слишком стремно.
Даже мне там казалось стремно в отсутствие Бернадеттиных ниток, ракушек и перьев. Я проводила там как можно меньше времени.
Где бы я ни встречала Бернадетту, на лекциях или в кафе, она отводила взгляд. Первый раз я подошла к ней и спросила:
— Как прошли каникулы?
Она отодвинулась и чуть развернулась, как будто стараясь минимизировать площадь контакта. Понизив голос, она сказала:
— Пожалуйста, оставь меня в покое.
Этого я не ожидала.
Несколько дней спустя Джейси объяснила мне:
— Дело не в тебе, Ари. Она говорит, это просто потому, что люди вокруг тебя склонны умирать.
Если Уолкер и был в курсе Бернадеттиных эмоций, то никогда о них не упоминал. Он появился в первый же вечер. Я шла одна по тропинке из кафе к корпусу, когда из придорожных кустов вынырнул светящийся белый шар около фута в диаметре. Штука зависла в воздухе, затем двинулась в мою сторону.
Испугалась ли я? Да, на секунду, прежде чем высмотрела под шаром черную ткань, удерживаемую в воздухе двумя затянутыми в черные перчатки руками.
— Привет, Уолкер.
— Я зомби, заключенный в этом шаре, — произнес Уолкер высоким писклявым голосом.
