сангвинистов не подходят таким, как ты. Единственное, что меня беспокоит, — это что ты, похоже, влюбилась — по глазам видно. Это тот молодой человек, который сопровождал тебя ранее?
Я заблокировала свои мысли и не ответила.
— Ну, даже если это так, у тебя есть выбор. Ты ведь слышала о Ревитэ?
Я кивнула. Он указал на саквояж.
— Если ты хочешь пойти по этому пути, у меня есть немного и я дам его тебе. Ты можешь вернуться к смертному состоянию и прожить условно смертную жизнь. Я бы не советовал — с точки зрения нашего исследования это была бы большая потеря, и, на мой взгляд, ты заскучала бы до смерти, — но никто не может принудить тебя оставаться одной из нас. Вампиры, в отличие от людей, действительно обладают свободой воли. И, хочешь — верь, хочешь — не верь, мне хочется видеть тебя счастливой.
Я снова прижала руки ко лбу. Он наговорил мне слишком много, слишком быстро.
— Как отец? — резко спросил он.
Я не видела смысла лгать ему теперь.
— Неважно. — За этот день я впервые подумала о папе и почувствовала себя виноватой. — Ему потребовалось время, чтобы оправиться после пожара, а потом он принимал испорченную сыворотку. В ней нашли хинин. Не твоя ли работа?
Его потрясение казалось настоящим.
— Я никогда не сделаю ничего во вред Рафаэлю. Он мой самый старый друг.
— О Деннисе он думал так же, и посмотри, что тот попытался сделать. — Я все еще не могла поверить, что пожар устроил Деннис.
Малкольм медленно кивнул.
— Согласен. Деннис не из породы злодеев. Но, может, он всего лишь агент.
— Что?
Лицо его было мрачно.
— Ты не рассматривала возможность того, что настоящий враг твоего отца не я или Деннис, а кто-то другой?
— Кто?
Имя пришло мне на ум за секунду до того, как он его произнес: «Рут».
— Но она заботилась о нем еще до моего рождения. — Все мое детство Рут была рядом, работая вместе с отцом и готовя тоники и сыворотки, поддерживавшие не только нас, но целую сеть вампиров. — С чего бы она ополчилась на него?
Малкольм вздохнул.
— И действительно, с чего бы? Ну, полагаю, я могу и ошибаться.
— Да.
Но мозг мой уже ухватился за идею и начал ее развивать. Я всегда ненавидела Рут. Проще простого было назначить ее новым злодеем.
ГЛАВА 16
С притворной галантностью Малкольм предложил проводить меня обратно до гостиницы. Я отклонила его предложение. Мы оба знали, что я могу сама о себе позаботиться.
На лестнице мне пришел в голову еще один, последний, вопрос, и я обернулась.
— Что ты делал сегодня в отеле?
Он стоял в дверном проеме и смотрел на меня.
— На съезде работают несколько наших агентов. Я решил заглянуть и понаблюдать их в действии. Мы активно интересуемся политикой. Для нас это дополнительный способ формирования будущего.
Он снова пожелал мне доброй ночи и закрыл дверь.
Проходя мимо окружавшей дом кованой ограды, я взглянула на задний двор. Там стояли припаркованные в ряд бежевые джипы-«шевроле». При виде их мне захотелось убежать, но я не сбилась с шага.
Ночная прохлада еле уловимо пахла лошадьми, которые возили по улицам кареты с туристами. После спертого воздуха в пансионе запах радовал, пробуждая воспоминания о доме. К тому же этот аромат, напомнил мне историю, рассказанную мне мае в одну из наших поездок.
Когда они с отцом только поселились вместе в Саванне, она без спросу залезла в его коробку со старыми письмами и фотографиями. Из любопытства, как она сказала.
В коробке она обнаружила фотографию молодой женщины с волнистыми светлыми волосами и «лицом ангела», рассказывала мае. В ней тут же проснулась ревность.
Следующие несколько недель она не говорила папе про фотографию. Но лицо этой женщины часто всплывало у нее в мозгу, вызывая глубокую горечь и гнев. Она ненавидела эту женщину, чьего имени даже не знала.
Мае понимала, что чувства ее неразумны, но потакала им. Они начали отравлять ее любовь к папе. Каждый раз, глядя на него, она представляла его с
Наконец однажды вечером она сломалась и рассказала ему, что натворила. Ему было неприятно, но удивления он не выказал, а ей хотелось, чтобы он отреагировал более эмоционально. Поэтому она вытащила фотографию и разорвала ее у него на глазах.
— Какая жалость, — сказал он. — Это была единственная фотография моей кузины Анны.
Мае чувствовала себя глупой и пристыженной, но больше всего разочарованной. Она вложила в создание соперницы столько энергии. И еще много недель спустя ее посещало видение светловолосой женщины, заставляя по новой закипать, прежде чем она осознавала, что ее чувства совершенно беспочвенны.
— Ненависть легко входит в привычку, — сказала она тогда.
Ее рассказ показал мне, как глупо было с моей стороны ненавидеть Малкольма. Я выстроила миф о нем, о его манипуляциях и злодеяниях, и таскала с собой его мысленный образ, находя удовольствие в ненависти к нему. Теперь мне приходилось отпускать этот образ.
Когда я покидала дом возле площади Оглторпа, он попросил меня передать привет отцу.
— Однажды, надеюсь, мы снова будем работать вместе, — сказал он. — И может быть, ты станешь работать рядом с нами.
Я ответила только:
— Спокойной ночи.
Однако впервые ощутила его истинные чувства к моему отцу: огромное уважение и глубокую, неподдельную привязанность. Что бы он ни натворил, он сделал это из лучших, с его точки зрения, побуждений.
Холодный воздух и движение начали разгонять туман у меня в голове. Но я устала, слишком устала, чтобы думать о Рут. Что бы она ни наделала, по каким бы то ни было причинам — со всем этим я разберусь завтра.
Было уже около полуночи, когда я добралась до гостиницы. В вестибюле было по-прежнему людно: делегаты и туристы сидели в баре, несколько студентов Хиллхауса развалились на диване и смотрели спортивную передачу на большом экране. Один из них помахал мне. Я махнула в ответ, но направилась к лифту. Хватит с меня разговоров на сегодня.
Отпирая дверь в четыреста восьмой номер, я ожидала увидеть бодрствующих и, возможно, опять пьяных соседей. Но в комнате было тихо и темно, только на тумбочке у Рондиной кровати горела лампа. Ее постель была пуста. Я различила две фигуры на второй кровати, две головы на подушке, и первая мысль моя была: «Бернадетта с Рондой? В моей постели?»
Тихонько затворив дверь, я вошла в номер. И увидела, что не Ронда лежит в моей постели с Бернадеттой. А Уолкер. Уолкер.
Наверное, я издала какой-то звук. Бернадетта пошевелилась, повернула голову и пристроила подбородок у Уолкера на плече. Я не могла сказать, открыты у нее глаза или закрыты.
