стенах. Такими же новыми, не успевшими выгореть шторами были плотно занавешены окна, так что в гостиную не проникал ни один лучик света.
Далтон проверил все шкафы, ящики, окна, засунул руку под раковину. Ничто не осталось без его внимания. В ходе осмотра он выяснил, что Фэйф часто берет работу на дом, что она выбросила или послала нуждающимся одежду отца, недавно покрасила стены в детской комнате для будущего ребенка и что она любит шелковое белье. Без последней детали, впрочем, он вполне мог обойтись.
Куда бы Далтон ни пошел, его обволакивал нежный аромат лимонного мыла и розовых лепестков, напоминая о том, что он слишком много времени провел на лодке дяди, вдыхая лишь запах креветок. Что ж, может, возвращение в реальный мир не будет таким болезненным, как он предполагал.
– Почему он так долго? – Фэйф не находила себе места от беспокойства. – Он находится в доме уже целую вечность.
– Только двадцать минут, – успокоил ее Чарли. – Ему нужно полностью осмотреть дом.
Двадцать минут показались Фэйф бесконечностью. С ним все в порядке? А с домом? Наверное, рассудила она, тишина в доме должна послужить хорошим знаком.
Фэйф боялась закрыть глаза, так как ее постоянно преследовало воспоминание о взрыве. Что, если бомба взорвется, когда Далтон откроет дверцу шкафа? А вдруг она в холодильнике? Или в кладовке? Если бомба все же в доме, она может быть где угодно.
Испуганная собственными мыслями, Фэйф попыталась сконцентрироваться на проблемах подготовки к печати следующего выпуска газеты. Дэвиду придется воспользоваться домашним компьютером, а потом принести ей дискету. Еще одной головной болью были объявления. Нужно заплатить наборщику за их новое размещение и распечатку, а времени катастрофически мало.
Решать деловые проблемы было, по крайней мере, легче, чем ежесекундно бояться, что эти серые глаза, то холодные, как металл, то неистовые, как штормовое море, закроются навеки из-за взрыва бомбы в ее доме. Бомбы, предназначенной для нее.
Почему он взялся за это дело? Почему готов подвергнуться смертельному риску ради совершенно чужой ему женщины?
Когда пятнадцать минут спустя Далтон вышел из задней двери, небрежно засунув руки в карманы, как будто отправляясь на воскресную прогулку, Фэйф от облегчения чуть не расцеловала его. А еще ей неудержимо хотелось броситься к нему и защитить от любой опасности, и самой почувствовать себя защищенной, снова испытать то странное ощущение, затаенную угрозу, тайное замирание сердца, которое она отказывалась назвать. Странное, необъяснимое чувство.
– Все в порядке? – спросил Чарли. Он был так же рад возвращению Далтона живым и невредимым, как и Фэйф.
Далтон взглянул на Фэйф.
– Относительно.
Фэйф оттолкнулась от машины и подалась вперед. Ее нервы были напряжены до предела.
– Что? Что вы нашли?
Далтон медленно сошел со ступенек и остановился перед ней.
– Как вы относитесь к змеям?
Фэйф облегченно облокотилась на дверцу машины.
– Вы нашли Гарольда.
Далтон удивленно моргнул. Затем рассмеялся, откинув назад голову.
Какой это был смех! Глубокий, заразительный. Тяжелая сталь серых глаз превратилась в легкую дымку. В уголках глаз образовались задорные морщинки, скулы поднялись, обнажились ровные белые зубы – и десять лет жизни вмиг исчезли с его лица.
– Гарольд? – сквозь смех спросил он. – Вы даже дали ему имя?
Фэйф тоже улыбнулась.
– Многие называют как-то своих любимцев. Где вы его нашли?
– Вообще-то, – он наконец совладал с собой, – я нашел только это. – Далтон достал из кармана похожую на чулок змеиную кожу.
– Ах, это, – улыбка Фэйф стала еще шире. – Я положила его кожу, оставшуюся после линьки, в кладовку, чтобы отпугивать мышей. Гарольд живет на улице. Я никогда не пускаю его в дом.
Чарли по просьбе Фэйф внес в дом два горшка с цветами, листья на которых поникли и явно требовали тщательного ухода. Затем он уехал с обещанием позже пригнать ее машину и привезти временные водительские права для нее – старые уничтожил взрыв.
Фэйф закрыла за ним заднюю дверь, находящуюся на кухне, и повернулась к Далтону.
– Скажите мне, Далтон Макшейн… – Она вздернула подбородок. Фэйф до сих пор производила на него впечатление независимой и незащищенной одновременно, и ему это не нравилось. – Чем вы занимались с тех пор, как оставили службу в полиции? Что заставило вас взяться за эту работу? И сколько времени вы собираетесь оставаться в моем доме?
Он расставил ноги, словно для ответа на ее вопросы должен был обрести устойчивость. В ее кухне, залитой солнцем, он занимал слишком много места. Его размеры подавляли Фэйф.
– Я останусь здесь сколько потребуется, – веско сказал он, – независимо от моего отношения к делу. Теперь моя очередь спрашивать. Что вы до сих пор делаете на ногах?
Фэйф нахмурилась.
– Я? Стою здесь.
