Фэйф грустно улыбнулась.
– О, они утешали меня. Но и сами нуждались в утешении. Я потеряла отца, они – хорошего друга.
– Все, кроме…
– Да. Все, кроме Как-Его-Там-Зовут. – Она откинулась на стуле и положила руку на живот. – Самое худшее – это ребенок. Как я объясню ему, что не знаю, как зовут его отца?
На мгновение Далтон подумал, что Фэйф считает самым худшим беременность. Он уже собрался возразить ей, потому что видел, с какой нежностью она гладит свой живот, и слышал, как любовно разговаривает с ребенком, но потом с облегчением понял, что ее мучает неизвестность.
Далтон тихо засмеялся, глядя, каких усилий стоит Фэйф не выплюнуть молоко.
– Противно на вкус?
– Ужасно. – Она приподняла кружку в шутливом тосте. – За речную пену.
– Ночные походы на кухню обычны для вас?
Ее губы тронула улыбка.
– С тех пор, как мир взорвался передо мной.
– Вы имеете в виду бомбу?
Фэйф сосредоточенно уставилась в кружку, словно надеясь найти там ответы на все вопросы.
– Мне каждую ночь снится, что это отец собирается открыть посылку, а я кричу и умоляю его не делать этого. Но он смеется и говорит, что собирается швырнуть ее о стену. Думаю, психиатр сказал бы…
– …что это нормальное последствие перенесенного шока, – перебил Далтон.
Его самого часто мучили кошмары по ночам.
– Молоко помогает?
– Навевает ли оно сон? Нет.
– Честно говоря, когда я услышал ваши шаги на лестнице, я подумал, что вы снова будете готовить.
Далтон готов был откусить себе язык. Воображение мгновенно заполнили образы Фэйф, втягивающей в себя спагетти, соломинку за соломинкой, закрыв глаза от удовольствия. Кончиком языка слизывая соус с губ. Вспомнилось желание испачкать ее пряным соусом и слизнуть его самому.
Образы. Ничего больше. Однако воздух в кухне, казалось, стал горячее.
Фэйф вспыхнула, но не отвела взгляд. Когда она заговорила, ее голос был одновременно хрипловатым, как будто она задыхалась, и нежным, как атласные простыни в жаркую летнюю ночь.
– Вы голодны, Макшейн?
У Далтона перехватило дыхание. Он никогда так явственно не ощущал близость женщины, каждой клеткой тела, каждым нервом. Ее темно-каштановые волосы были растрепаны после сна, как будто до них дотрагивались руки мужчины. Далтон хотел, чтобы то были его руки. Бледная шелковистая кожа вызывала желание прикоснуться к ней, вдохнуть ее запах.
Его удерживала неуверенность в глазах Фэйф. В чем она не уверена? В том, что он хочет ее? Она должна была догадаться об этом. В том, хочет ли его она? Вот в чем была проблема. Далтон сомневался, что его влечение взаимно, и не хотел усложнять их отношения.
Он покачал головой.
– Нет, спасибо.
Уняв дрожь в руках, Фэйф залпом допила остатки молока.
– Если проголодались, готовьте себе сами.
Далтон уловил в ее словах скрытый смысл.
– И вы не обязаны вставать посреди ночи лишь потому, что это делаю я.
Далтон пожал плечами. Напряжение исчезло. Может, все это ей показалось? И огонь в его глазах был лишь игрой света?
– Я выполняю свою работу, только и всего.
Выбросив пустую банку из-под воды в мусорное ведро, Далтон последовал за ней в гостиную.
– Чем вы собираетесь заняться?
– Я два дня не слушала новостей. Спать мне не хочется, так что я посмотрю «Горячие новости» и узнаю, что творится в мире. Это часть моей работы.
Проверив, что окна плотно зашторены – Далтон всегда делал это после захода солнца, – он сел на противоположный конец софы. Достаточно близко, чтобы дразнить Фэйф своим присутствием, но недостаточно, чтобы дотронуться до нее.
Будь она благоразумной, она бы встала и ушла. Будь он благоразумен, имей он хоть малейшее представление о пожаре, зажегшемся в ее крови, причиной которого был он, он бы убежал, куда глаза глядят.
– Вам не стоит оставаться со мной.
Ей действительно было нужно побыть одной и собраться с мыслями, спокойно подумать.
