– Посмотри вниз. Ты видишь землю у себя под ногами.
Мурзик разлепил губы и проговорил:
– Ну…
Во взгляде учителя Бэлшуну мелькнуло торжество.
– Переведи взгляд выше. Только не спеши. Медленно. Медленно… Мир вокруг тебя постепенно проясняется… Проясняется… Проясняется…
Он хлопнул в ладоши.
– Рассказывай. Что ты видишь?
– Я вижу поля. Золотые поля. Это колосья пшеницы. Они скоро созреют.
– Рассказывай, – подбодрил Мурзика Бэлшуну.
– Конница мнет колосья. Я вижу множество коней. Мы едем прямо по полям. Полуголые крестьяне кричат нам вслед. У них грязные, заплаканные лица…
– Ты во главе этой армии, Мурзик? – спросил Бэлшуну. – Ты полководец?
– Я простой солдат. Не, не простой… – Он ухмыльнулся. – Наш сотник дал мне вчера десяток. Прежнего-то десятника-то того… Убили. А сотник у нас замечательный…
– Расскажи нам об этом человеке…
Мурзик с удовольствием принялся рассказывать. Вскоре мне уже казалось, будто я знаю об этом замечательном сотнике все.
И какая у него борода, расчесанная надвое и выкрашенная охрой.
И какие у него черные глаза и какая седина на висках.
И как он седлает коня. И какая у него попона есть, с дли-инными кистями.
И как он один из всей тысячи не побоялся сесть на слона. Во! Представляете? У слона был во такой хобот… Яблоко спер у одной девки, принцессы, что ли – мы не разглядели – слон-то, представляете? Хохоту!..
Еще этот сотник был ему, Мурзику, как отец. Собственноручно вынес из боя, пронзенного стрелой. Мол, сына ему напомнил. Сын у сотника погиб.
Девка между ними вертелась. Простая девка, крестьянка какая-то. Они дом у нее сожгли, а она потом по рукам пошла и к воинам прибилась. Сотник сперва сам с нею спал, а потом Мурзику подарил. Она мяконькая была и ласковая.
– Рассказывай, рассказывай, – время от времени понукал Мурзика Бэлшуну. – Мы слушаем. Мы с интересом слушаем твой рассказ, сидя в прекрасном месте.
– Ну вот, значит, – с охотой разливался Мурзик, – а я ему говорю: «Ежели мы в Ниппуре фуража не добудем, то все, хана нам, значит, с голой задницей останемся. За Ниппуром и полей-то толком нет… Пожгли». А он и говорит: «Так-то оно так, да только сам знаешь, что будет, если мы начнем в Ниппуре фураж брать». А я и говорю: «Попытка не пытка. Я берусь. Дашь десяток?» А он рассмеялся… – Тут по лицу Мурзика пробежала улыбка, какой я у моего раба никогда не видел. – Он бороду сквозь пальцы пропустил, аж дернул, и говорит: «Бери десяток. Живой вернешься – десятником сделаю». Я и поехал…
Все остальные истории Мурзика были столь же занимательны. Он увлеченно, со слюной, повествовал об оффензивах и диффензивах, предпринимаемых высшим армейским начальством и младшему командному составу непонятных. О фураже. О провианте. Провианту уделял изнуряюще много внимания. О деревнях, где брали молоко, мясо, женщин. О женщинах. Их было много, но все казались одинаковыми – податливыми и мяконькими.
Раз у Мурзика в десятке приболел один воин. Мурзик отправил другого воина искать лекаря. Лекаря нашли, заставили хворого воина целить, а воин тот возьми да и помри, невзирая ни на какое целение. Мурзик распорядился лекаря повесить. Но мудрый сотник рассудил иначе. Велел лекаря из петли вынуть. И прав оказался мудрый сотник. Тот лекарь еще не раз жизнь мурзиковым воинам спасал. Так что не жалели кормить его из общего котла.
В одном бою сотника ранило. Бились у стен какого-то города, воины даже не потрудились узнать название. Чужеземный какой-то город. Стены у него невысокие были, из дерьма сложенные. Из кирпичей глиняных с соломой, то есть.
Тут Мурзик пустился в подробное описание осадных орудий. Их было несколько. Одно напоминало таран, другое лестницу, но оба имели разные дополнительные приспособления. Мурзику об этих приспособлениях поведал сотник.
Там-то сотника и ранило. Стрелой. Пробило кожаный доспех с нашитыми медными пластинами. Мурзик сам стрелу вытащил. Лекаря кликнули, чтоб исцелил. Спас на этот раз…
Мурзик замолчал. Бэлшуну глянул на часы, мерцавшие в углу комнаты зелеными электронными глазами. Мурзик трепался уже полторы стражи.
Бэлшуну молвил:
– То была прошлая жизнь. Теперь у тебя другая жизнь. Ты постепенно возвращаешься назад, в свою нынешнюю жизнь. Твое сознание опускается вниз, в твое тело. Оно легко опускается вниз. Легко. Неспешно. Постепенно. Ты возвращаешься. Повевели пальцами…
Мурзик упрямо лежал, как колода.
– Осторожно вдохни. Глубоко, глубоко.
Мурзик вдохнул.
– Пошевели пальцами, – повторил Бэлшуну.
