– Следовательно, нам необходимо уговорить учителя Бэлшуну принять участие в нашем эксперименте? – уточнила Луринду. – Я могу взять это на себя.
Цира покосилась на нее неодобрительно.
– Ты не в его вкусе, девушка.
– Да ладно вам, – сказал Мурзик и хлопнул себя по коленям. – Учителя я приведу.
– А ты – тем более, – мстительно сказала Цира.
– Не больно-то я его спрошу, – фыркнул Мурзик. – Приведу и все.
– Как?
– Как? – Мой раб усмехнулся. – А компартия у трудящего человека на что? Да я и взносы им заплатил за полгода вперед…
В тот день, когда Мурзик получил вавилонское гражданство, неожиданно началась весна.
Стоял мокрый, скучный месяц нисану. То и дело принимался идти дождь, иной раз в воздухе снова появлялись сырые хлопья снега, тающие на асфальте. Так тянулось уже почти две седмицы без всякого просвета.
Когда мы вдвоем направились в Литамское управление регистрации актов гражданского состояния, небо было затянуто толщей облаков. Я шел впереди. В одном кармане у меня лежала коробочка с серьгой, в другом – деньги. Мурзик шагал следом. Он тащил увесистую сумку с документами. Таблички глухо позвякивали.
Я повернулся к Мурзику.
– Ты бы их хоть в планшет положил.
У меня был специальный фирменный планшет с карманами для табличек. Ицхак позаботился обеспечить сотрудников своей фирмы.
Мурзик сказал, что он их положил. В планшет. Какие влезли. Мурзик был непривычно бледен.
– Что с тобой? – спросил я резким тоном. Потому что и сам почему-то нервничал.
– Ну… боязно как-то, – сказал мой раб, отводя глаза.
Я остановился.
– Месяц нисану еще не истлеет, как мы перестанем существовать. Сольемся, блин, в едином герое Энкиду.
Мурзик нехотя подтвердил: ну да, сольемся.
– Так что ты ерзаешь? Отклонения сказываются… непатологического характера?
Он пожал плечами.
– Я не нарочно… Да и нужно ли это – ну, освобождать меня? Может, оставить нам эту затею, господин? И так вон сколько сил да денег угрохали…
– Ты что, Мурзик, с ума сошел? Хочешь влиться в нашего общего предка, пребывая в рабском состоянии?
– Ну и что? Мало ли куда я вливался в этом состоянии – ни от кого еще не убыло…
Я наорал на него, и разговор заглох.
Процедура превращения моего раба в вавилонского гражданина заняла ровно четверть клепсидры. Два полуголых вышколенных холуя с электрическими факелами в руках пригласили нас в церемониальный зал.
Зал был довольно убого разрисован по стенам масляными красками: круглые белые цветы на синем фоне. Грубая имитация узоров с ворот Иштар. По углам стояли гипсовые быки Мардука, покрашенные золотой краской, и искусственные фикусы в кадках.
Хорошо кормленая тетя в одеянии, имитирующем одежды царя Хаммурапи, поднялась нам навстречу из-за стола и для начала сурово спросила меня, уверен ли я в своем решении отпустить этого раба Хашту на свободу.
Я кашлянул и сказал, что да, уверен.
Тогда она обратила взоры на Мурзика. Тот аж присел и оглянулся на меня, будто ища поддержки. Я погрозил ему кулаком – исподтишка, конечно.
– Освобождаемый раб Хашта, – проговорила тетя, – полон ли ты решимости, став вавилонским гражданином, жить, трудиться и умереть на славу и ради пользы Великого Города?
– Да, – сказал Мурзик. Я знал, что он говорит правду.
Мы все – мы, Энкиду, – были полны решимости.
Тетя выдержала небольшую паузу и разразилась речью о правах и обязанностях Вавилонского Гражданина. Речь была скучная. Скучно было тете, скучно было и мне. Один только Мурзик внимал, приоткрыв рот, но не думаю, чтобы он много понимал.
Наконец тетя угомонилась и торжественно провозгласила Мурзика Вавилонским Гражданином, прозвонив при том в колокольчик. Нам с гражданином Хаштой было велено зажечь две свечи. Мы повиновались. Тетя воззвала к Бэл-Мардуку, приняла от нас документы, ввела данные в компьютер и выдала Мурзику удостоверение личности.
После этого она загасила свечи пальцами и величаво указала нам на дверь.
Мы вышли.
