– Выстроил в коридоре без штанов, раздал по тазику, велел дрочить. А сам ходит, наблюдает – кто как дрочит…
– И дрочили? – спросил Ахемен с любопытством.
– Еще как. Жить-то хочется. – Пакор бросил окурок в Евфрат, посмотрел, как он исчезает в жадном чреве воды. Мощный поток завораживал, наполнял каким-то животным счастьем. – Сперва взяли тех, кто сразу дрочить отказался. В баню их и чистое белье выдали. Мы про это потом только узнали. Кто кончить не смог – тех, кстати, действительно пристрелили. А нас, когда кончили, стал спрашивать: кто, мол, на что дрочил. Ребята стоят без штанов – глядеть срамно, жопы тощие, в прыщах и красных пятнах… Откровенничают. Таких баб расписывают – слюни текут. До меня дошло, я поглядел в эту сытую рожу с усиками и говорю: 'На тебя, блядь, дрочил.' Он меня по морде: хрясь!.. А потом сделал командиром взвода… А потрахать девочку так и не дали. Нас ведь почти сразу всех положили…
– Слушай, – сказал Ахемен, – а ведь мы с тобой дезертиры…
– Похоже, – согласился Пакор. – Ссышь?
Ахемен пожал плечами.
– Не особенно.
– Поехали, я тебе свой дом покажу.
– Пакор… А как это вышло?
– Что вышло?
– Что дезертиры.
– Ты как маленький. Вышло – и вышло. Так оно всегда и бывает, не знал?
Ахемен медленно покачал кудрявой головой.
Пакор ухмыльнулся.
– Ну так будешь знать. Поехали.
– А к моему дому заедем?
– Конечно. Ты далеко живешь?
– Почти сразу за мостом. Жил.
Ахемен направился обратно к танку. Пакор продолжал стоять, повернувшись к нему спиной, и задумчиво глядеть на реку.
– Идем, что стоишь.
– Погоди, надо отлить.
– Дело, – согласился Ахемен и, копаясь на ходу в пуговицах ширинки, снова вернулся к парапету.
Они оросили серый гранит, выкурили по последней халдейканалине и вернулись в танк.
Некоторое время ехали по набережной, вторгаясь ревом в почти священную предвечернюю тишину.
Ахемен сказал:
– Наверное, уже объявили розыск.
Пакор шевельнул тяжелым плечом.
– Наверное… Держись!
Впереди показались три полицейские машины. Они сигналили, но в танке этого не было слышно. Зато оба видели, как отчаянно вертятся синие мигалки.
Ахемен осознал, что ему от этих мигалок в животе дурно.
– Что делать будем?
Пакор не ответил, только усмехнулся нехорошо. Танк продолжал ползти вперед.
– Ты их раздавишь!.. – вскрикнул Ахемен. – Ты их насмерть убьешь!..
– Иди ты!.. – сквозь зубы отозвался Пакор.
Танк смял одну полицейскую машину, отбросил к парапету другую, слегка помедлил на перекрестке и свернул в улицу.
Полицейские повыскакивали, хватаясь за пистолеты. Один бравый молодец, бугрясь неудобным и громоздким бронежилетом, неловко нацелился на танк автоматом. Других бравых молодцев в группе не оказалось. Истерично завывая, вылетела 'скорая' с ядовито-красной полосой на боку и, вильнув по немыслимой кривой, обошла танк.
Танк миновал несколько кварталов и снова выбрался к набережной. Впереди расстилался мост – самый широкий мост через Евфрат.
Зазвонил, дернулся и остановился трамвай. Танк пошел по путям. Две 'мигалки' обогнали танк. Из одной высунулся полицейский с дурацкой регулировочной палкой и замахал ею. Теперь и Ахемену стало смешно.
Полицейский кому-то кричал в радиотелефон – жаловался, не иначе.
Танк спустился с моста и углубился в улицы.
– Курить охота, – сказал Ахемен. – Надо бы к ларькам завернуть. У тебя кончились?
