— Что? — изумилась девушка в телефоне.
— Конуры для псов, если точнее.
Девушка заржала. Ну и смех, подумал Сигизмунд, небось, в офисе у них все перегородки прошибает.
— Вы их под ключ возводите? — спросила девушка. — Нет-нет, это я так… Записываю… Конуры…
— Травим насекомых, — продолжал Сигизмунд.
На этот раз ему пришлось отвести трубку от уха, чтобы не оглохнуть.
— Извините, — сказала девушка.
— Да нет, ничего. Мне даже приятно.
— Так в какую рубрику вас поместить?
— А можно в две — уничтожение бытовых насекомых и зоотовары?
— К сожалению, нет. Только в одну. Выбирайте, какая вам дороже.
— Светка, что нам дороже — зоотовары или травля?
— Вам видней.
— Я тебя как бухгалтера спрашиваю.
— Травля.
— Бухгалтер говорит — травля нам дороже. Скажите, девушка, а сколько у вас стоит реклама?
— Я могу передать ваши данные агенту. Он с вами созвонится, придет в удобное для вас время…
— Да нет, не надо. Спасибо.
— До свидания. Благодарим вас за то, что обратились к нам, — произнесла смешливая девушка еще одну сакральную фразу.
Фирма Сигизмунду понравилась. Здесь разговаривали вежливо и в то же время душевно. Настроение у него поднялось еще больше.
— Ну, и зачем нам это нужно? — спросила Светочка кисло.
— Понятия не имею, — отозвался Сигизмунд. — Пусть будет…
Лантхильда встретила Сигизмунда сияющая. В доме вкусно пахло выпечкой. Духовку освоила, смотри ты.
Изделие Лантхильды было чем-то средним между хлебом и пирогом. Пирог по форме, хлеб по содержанию.
— Хлиифс, — объяснила Лантхильда.
— Хлеб, Лантхильда, хлеб.
Она махнула рукой: мол, какая разница, лишь бы вкусно было.
“Хлиифс” действительно оказался вкусным, так что Сигизмунд, умяв с молоком полкаравая, пришел в окончательное благодушие.
— Рассказывай, красавица, чем тут без меня занималась?
— Ле-жала, — честно сообщила Лантхильда.
Сигизмунд заржал.
— А еще?
— Си-дела…
Сигизмунд погладил ее по волосам.
— Умница ты моя…
Впрочем, оказалось, что Лантхильда не только лежала и сидела. Она еще приобщалась к искусству. Сигизмунд увидел несколько альбомов, снятых ею с полки. Удивил выбор — “Графика XX века”, “Руанский Музей Изящных Искусств”.
Лантхильда быстро, возбужденно заговорила, выхватила “Руанский Музей” и раскрыла его на одной картине. Ни античное наследие, ни изыски академистов Лантхильду не увлекли. Ее внимание всецело было захвачено мрачноватым полотном какого-то не известного Сигизмунду Эвариста Люминэ. Если имя художника он с грехом пополам разобрал, то название картины, написанное, естественно, по-французски, осталось для Сигизмунда такой же тайной, как и для Лантхильды.
Картина была завораживающе созвучна музыке Вагнера. По полноводной, подернутой предрассветным туманом реке медленно плыл плот. На плоту на бурых подушках из мешковины покоились бок о бок двое мертвецов. Они были завернуты в саван и закрыты богато расшитым покрывалом, но лица их оставались открыты. Мертвые глаза спокойно вглядывались вдаль. В ногах у них горела свеча. В поставце стояла икона, увитая розами. От картины веяло жутью и покоем.
Лантхильда долго, вдохновенно говорила об этой картине — объясняла. Русских слов ей катастрофически не хватало. Вместе с тем Сигизмунд видел, что произведение Эвариста Люминэ оставило глубокий след в ее душе. Картина и вправду была хороша. Может быть, немножко чересчур красива.
Наконец, Сигизмунд сообразил, что Лантхильда давно и с жаром его о чем-то спрашивает. Он не понимал, о чем. Тогда она прибегла к испытанному средству — к пантомиме. (Хорошо, Аська не видит. И ее придурок-реж — тоже.)
Лантхильда бойко соскользнула с дивана, улеглась на полу, вытянув руки вдоль туловища, и застыла, изображая мертвеца. При ее довольно-таки костистом лице и слабой мимике изображение вышло устрашающе удачным. Она закатила глаза, слегка приоткрыла рот, поблескивая зубами. И даже дышать перестала.
Сигизмунда неожиданно охватил панический страх. Сигизмунд-разумный понимал, конечно, что это только пантомима. Но Сигизмунд-спятивший мгновенно поверил в лантхильдину смерть и пришел в ужас.
Он бросился к Лантхильде, схватил ее за плечи и начал трясти.
— Никогда больше так не делай, поняла? Никогда!
Она открыла глаза и заржала, страшно довольная.
Потом вдруг сделалась серьезной, снова пересела на диван и заговорила, показывая то на мертвецов с картины, то на Сигизмунда.
Он хлопнул ее по руке.
— И так не делай.
Она поглядела на него как на глупого.
— Даудс ин ватам?.. Даудс… в вода?
До Сигизмунда медленно дошло.
— Куда мы мертвецов деваем?
Взял бумажку, нарисовал могилку с крестиком. Ворону на крестик посадил.
Лантхильда потыкала в крестик.
— Галга? Паттамутто?
— Во-первых, не паттамутто, а почему. Во-вторых, не галка, а ворона… Это крест.
— Галга — креест. Дай!
Она взяла карандаш. Нарисовала еще один крест. Постучала по нему.
— Галга. По-цему?
Сигизмунд подумал-подумал. Похоже, за две тысячи лет Благая Весть до девкиного таежного тупика так и не докатилась. А может, как докатилась, так и откатилась.
— Надо, — кратко объяснил Сигизмунд.
— Наадо, — начала Лантхильда, — наадо…
Она взяла карандаш и быстро, уверенно нарисовала спеленутый труп, уложенный на кучу хвороста и объятый пламенем. Сигизмунд поразился выразительности и лаконичности ее рисунка — уже в который раз. Она стала значительно лучше рисовать. Кроме того в ее рисунках в последнее время появились отчаянно- смелые ракурсы. Сигизмунд поглядел на альбом “Графика ХХ века” — в творчестве Лантхильды все явственнее проглядывало сильное влияние Пикассо.
— Сжигаете, значит? — Он подумал еще немного. — И мы сжигаем. Йаа.
