больших разрушений. Он догадался, что скоро рассветет, потому что индейцы не спали и уже готовили еду. Из дверей хижин ребятишки застенчиво разглядывали бледнолицых чужаков: косматого старика со странным глазом и запаршивевшей обезьяной и человека в грязном исподнем и собачьем ошейнике.
Сцинк остановился у деревянного дома и негромко переговорил с пожилым индейцем, после чего тот вынес сотовый телефон. Одноглазый развязал Максу руки и предупредил:
– Только один звонок. Хозяин говорит, батарейка садится.
Макс вдруг понял, что не знает, как связаться с женой, поскольку не представляет, где она сейчас. Он набрал номер их нью-йоркской квартиры и сказал автоответчику:
– Милая, меня похитили…
– Захватили! – перебил Сцинк. – Похищение предполагает выкуп. Не хрен обольщаться, Макс.
– Хорошо, «захватили». Милая, меня захватили. Могу лишь сказать, что со мной все хорошо, при учете всего. Пожалуйста, сообщи моим родителям, а еще позвони мне на службу насчет рекламного проекта «Мустанг». Скажи Питу, что гоночная машина должна быть красной, а не синей. Папка у меня на столе… Бонни, я не знаю, кто меня захватил и зачем, но надеюсь скоро выяснить. Господи, хоть бы ты получила это сообщение…
Сцинк выхватил у Макса трубку.
– Я тебя люблю, Бонни, – проговорил он. – Макс забыл это сказать, поэтому говорю я. Пока.
Они поели с индейцами; те отклонили предложение Сцинка отведать вареного енота, но щедро поделились жареной форелью, ямсом, кукурузными оладьями и апельсиновым соком. Макс ел от души, но, памятуя об ошейнике, помалкивал. После завтрака Сцинк привязал его к кипарисовому столбу и исчез с мужчинами племени. Вернувшись, он объявил, что пора уходить.
– Где мои вещи? – спросил Макс, беспокоясь о бумажнике и одежде.
– Там. – Сцинк ткнул пальцем в заплечный мешок.
– А камера?
– Отдал старику. У него семь внуков, пусть порадуется.
– А как же кассеты?
– Очень ему понравились! – рассмеялся Сцинк. – Нападение мартышки – это что-то! Подними-ка руки. – Капитан снова опрыскал пленника средством от насекомых.
– В магазине такая камера стоит почти девятьсот долларов, – угрюмо сказал Макс.
– Я же не просто так отдал, мы поменялись.
– На что?
Сцинк хлопнул Макса по плечу:
– Спорим, ты никогда не катался на аэроглиссере?
– Ох, только не это.
– Эй! Ты же хотел посмотреть Флориду.
Чернокожему непросто служится в Дорожной полиции Флориды. Еще сложнее, если у него близкие отношения с белой коллегой, как это получилось у Джима Таила с Брендой Рорк.
Они познакомились на семинаре по новейшим приборам замера скорости. В классе они сидели рядом, и Бренда сразу понравилась Джиму. У нее был здравый взгляд на свою работу, и она умела рассмешить. Они обсуждали самых чокнутых нарушителей, низкое жалованье и невозможных бюрократов из управления. В Дорожной полиции чернокожие редкость, и Джиму было неуютно среди коллег, но с Брендой он чувствовал себя легко – возможно, потому, что она тоже принадлежала к меньшинству: женщин на такую службу брали еще реже, чем негров и латиноамериканцев.
Как-то на занятии один придурок, по виду – топором вытесанный, стрельнул в Джима крысиными глазками и напомнил ему, что офицер Рорк – белая женщина, а этому в некоторых частях Флориды по- прежнему придают большое значение. Джим не пересел и остался рядом с Брендой, а белый босяк испепелял его взглядом еще два часа.
На перерыве Джим с Брендой пошли в «Арбиз». Девушка волновалась из-за грядущего перевода в Южную Флориду, а Джиму было нечем развеять ее опасения. Готовясь к службе на дорогах Майами, Бренда учила испанский, и первой выученной фразой стала
В то время Джим Тайл и не думал о любви, Бренда Рорк была для него славной девушкой, и только. Он даже не спрашивал, есть ли у нее парень. Через несколько месяцев Джим приехал в округ Дейд на суд, и они столкнулись в управлении Дорожной полиции. Вместе поужинали, а потом в квартире Бренды до трех ночи болтали обо всем на свете – поначалу от нервозности, затем от сродства душ. Процесс длился шесть дней, и каждый вечер Джим оказывался у Бренды. Утром они просыпались в той же позе, что и засыпали: голова Бренды у Джима на плече, а его ноги свисают со слишком короткой кровати. Никогда еще Джим не ощущал такого покоя. Когда суд закончился, и Тайл вернулся в Северную Флориду, они с Брендой по очереди ездили друг к другу на выходные.
Джим слыл молчуном, но Бренда умела его разговорить. Особенно ей нравилось слушать про те времена, когда он служил в охране губернатора Флориды – и не просто губернатора, а того самого, что бросил должность, скрылся и стал легендарным отшельником. Тогда Бренда еще училась в школе, но историю эту помнила. Газеты и телевидение просто сбесились. «Умственно нестабильный» – так выразился о сбежавшем губернаторе учитель, который вел у них в старших классах обществоведение.
Когда она рассказала об этом Джиму, он от души расхохотался. Усевшись по-турецки и положив подбородок на руки, Бренда, затаив дыхание, слушала рассказы о том, кого сейчас называли Сцинком. Сохраняя верность и благоразумие, Джим не упоминал, что они с этим человеком до сих пор самые близкие друзья.
– Жаль, что мы не встретились, – говорила Бренда в прошедшем времени, словно Сцинк уже умер. Возможно, неосознанно Джим в рассказах представлял, что так оно и есть.
И вот спустя два года невероятная мечта Бренды, похоже, могла осуществиться. Губернатор обнаружился в зоне урагана.
На обратном пути от Кард-Саунда Бренда задала вполне логичный вопрос:
– А зачем он привязал себя к мосту?
– Он давно ждал большого урагана.
– Зачем?
– Бренда, я не смогу объяснить. Это можно понять, если только знаешь его.
Мили две Бренда молчала, потом спросила:
– Почему ты не говорил, что вы общаетесь?
– Это редко бывает.
– Ты мне не доверяешь?
– Конечно. – Джим притянул ее, чтобы сорвать поцелуй.
Бренда отстранилась, сверкнув голубыми глазами:
– Ты постараешься его разыскать. Признайся, Джим, не юли.
– Боюсь, его перемкнуло. Это скверно.
– Такое с ним не впервой, да?
– Нет, – ответил Джим Тайл. – Не впервой.
Бренда поднесла его руку к губам и легко поцеловала в костяшки.
– Все в порядке, здоровяк. Я понимаю, что такое дружба.
5
В доме Августина Бонни Лэм связалась с автоответчиком своей нью-йоркской квартиры. Дважды прослушала сообщение Макса, затем прокрутила его Августину.
– Что скажете? – спросила Бонни.
– Плохо дело. Ваш муж дорого стоит?
