– Я должен был прятать его. Иначе старички у меня его украли бы. О журнале знали только ты, я и Билли Рей.
– Кто такой Билли Рей?
– Тот парень из Техаса, что лежал на соседней койке.
– Ах, да. Так этот Билли Рей и рассказал тебе.
– Он так и не вышел из госпиталя, разве ты не помнишь? Он умер за три дня до моей выписки.
– Да, я забыл. Но мало ли кому он рассказывал. Или кому Уолтер рассказывал, неважно.
Он оборачивается к Стибу. Смотрит ему в глаза, потом вновь устремляет взгляд на воду. Наблюдает за тем, как она кружит, пробивая себе путь сквозь камни. Он больше не может смотреть в эти глаза. В них та же насмешка, что и в глазах Уолтера. Она тоже пробивает себе путь. Так же медленно, как вода точит камень, но с годами достигает цели.
– Эндрю, ты невозможен. Что бы я тебе ни сказал, ты непременно возразишь, что об этом Уолтер кому- то рассказал, а потом все дошло до меня. Кому бы он стал рассказывать такие подробности из своей жизни, подумай? Кто был тот волшебник, который знал каждое его движение, но с которым он ни разу не встречался?
– В этом больше смысла, чем в твоем объяснении.
– Ты неисправим.
Стиб замолкает, впадая в какую-то странную, подозрительную задумчивость, и Эндрю почти чувствует, как движется его мысль. Молчание Стиба рождает в нем страх, все в нем сжимается в предчувствии того, что последует дальше.
– Хорошо, тогда давай вот о чем. Когда тебя отправили домой с войны, ты навестил мою маму… – Эндрю пропускает следующие фразы, поскольку его мозг цепенеет от того, что он только что услышал. Когда он вернулся домой с войны? Но Уолтер тогда был уже мертв. Как он мог об этом знать? – …и когда ты подошел к нашему дому, ты остановился во дворе и долго стоял там, уставившись на дом, а потом упал на колени – да, да, на колени – и чуть не заплакал. И это, я бы сказал, был достойный поступок с твоей стороны, учитывая то, что у тебя было больное колено после того ранения на Папуа…
– Постой, постой, постой. Все это было уже после смерти Уолтера.
– Но я там был. Ты меня не видел, но я был там. А потом вышла мама, опустилась на землю рядом с тобой, обняла тебя и просила не плакать, а потом и сама расплакалась.
– Тебе могла рассказать об этом сама Милли.
– Но только не то, что ты увидел и что заставило тебя встать на колени. Потому что она была на кухне, пекла тот самый пирог, предназначавшийся всегда для меня. Она еще не знала тогда, что ты во дворе нашего дома.
– И что же я увидел?
– Золотую звезду в окне. Символ потерянного сына. Это тебя сломило.
– Удачная догадка, – говорит он, чувствуя, как дрожит его голос, и не сомневаясь в том, что по слышит и Стиб.
– Ты не знал, что я там был, но знаешь, кто об этом знал? Никки, вот кто. Помнишь, что он делал? Бегал кругами по лужайке, прыгал неизвестно на кого? Мать сказала, что это он так радуется встрече с тобой, но он смотрел не на тебя. Не так ли? – Стиб ждет ответа, но Эндрю избегает его взгляда. – Разве не так, Эндрю? А потом ты пошел в дом и съел два куска лимонного пирога, один – за меня. Черт возьми, я бы тоже хотел съесть свой кусочек.
– Я знаю, что больше ты ни о чем не можешь говорить, кроме как о пироге.
И вдруг до него доходит смысл того, что он произнес.
Стиб великодушно не обращает на это внимание.
Похоже, на сегодня беседа окончена.
Стибу приходит в голову, что им непременно нужно отправиться на глубинный лов рыбы, поскольку это, как он говорит, будет «как в старые добрые времена».
– И на чем мы поплывем?
– У Денниса есть лодка.
Эндрю прежде всего хочет посмотреть, что это за лодка, чтобы решить, можно ли на ней выходить в море.
Стиб доставляет его по горному серпантину к сооружению, которое сам он классифицирует как склад всякой всячины. Очевидно, что кто-то серьезно подошел к строительству этого здания, поскольку выглядит оно достойно в сравнении с жилищем Майкла.
Молодой человек с лицом, похожим на крысиную мордочку, возится в углу с велосипедом. У Эндрю он сразу же вызывает такое же недоверие, какое он испытывает к своему компаньону. Но лодка – просто красавица. Настоящий ялик «Вудсон», двенадцатифутовый, с собственным трейлером. Мотора он не видит, но марка и модель хороши сами по себе.
– Эй, да это великолепная лодка.
– Да, Деннис сторговал за нее свой «Харлей», но, правда, никогда не пользуется ею. Кстати. Эндрю, познакомься, это Деннис. Деннис, Эндрю.
Деннис вытирает руки о полотенце и здоровается с Эндрю.
– Выходит, ты Эндрю. Я наслышан о тебе.
Эндрю предпочитает не реагировать. И просто говорит: «Эта лодка слишком хороша, чтобы держать ее на приколе».
– Хочешь ее, приятель? Уступлю дешево.
– Я живу в Альбукерке.[4]
– А. Тогда извини. Забудь о моем предложении.
Стиб спрашивает, можно ли взять лодку порыбачить, и Деннис с готовностью соглашается: «Возьми и грузовик, а я пока починю бампер на твоем пикапе-развалюхе».
Так что Стиб подгоняет к мастерской свой старый пикап, а Деннис с Эндрю грузят лодку на грузовик. Внезапно Эндрю начинают одолевать сомнения.
– Она что, без мотора?
– Эндрю, мы никогда не ходили на моторке. Вспомни, только на веслах.
– Но я был моложе.
– Я буду грести.
– А удочки?
– Мы возьмем их напрокат на пирсе.
Он напоминает про наживку, другие рыбацкие принадлежности, но потом решает, что, если на пирсе дают напрокат удочки, там найдется и все недостающее.
Нет, остается всего одно сомнение, и им он делиться не станет.
Что, если этот молодец огреет его веслом по голове и сбросит на глубине в воду? Потом скажет, что это был несчастный случай.
Неужели ему суждено умереть именно так? И что за сила гнала его сюда против его воли?
И все равно ему нужно пройти этот путь до конца.
Он чувствует, что у него уже нет выбора, нет решимости противостоять неизбежному.
Глава тридцать вторая
Уолтер
Вот где я теперь. Вечер среды. Мой последний вечер на гражданке. Меня только что освободили от работы в магазине. И я стою на крыльце дома Мэри Энн с букетом цветов за спиной.
Еще светло, хотя приближаются сумерки. Я люблю эти предвечерние часы. Соседский пес лает на меня, и я говорю ему: «Это я, Бруно. Ты ведь меня знаешь. Успокойся».
Хотя сейчас конец зимы, погода стоит прекрасная. В воздухе пахнет весной.
Дверь открывает мать Мэри Энн. Она улыбается, заметив, что я прячу за спиной. Похоже, она обо всем догадывается. Мать Мэри Энн так меня любит, что меня это даже пугает. У меня такое ощущение, что, каким бы хорошим парнем я ни старался быть, мне никогда не достигнуть той высоты, на которую она меня возвела.
Она зовет Мэри Энн и возвращается на кухню. Мыть посуду после ужина.
